Кaк нaшлa ceбя пocлe пpeдaтeльcтвa

Кaк нaшлa ceбя пocлe пpeдaтeльcтвa

Дверь с тихим щелчком повернулась в замке, и Вероника переступила порог своей квартиры, ощущая сладковатую тяжесть усталости во всём теле. День выдался невероятно длинным, заполненным тетрадями, консультациями и вечными школьными совещаниями. Она мечтала о тишине, о чашке горячего чая и о мягком диване, где можно было бы раствориться, отрешившись от всех забот. Но едва она оказалась в прихожей, её слуха коснулся странный, чуждый звук — беззаботный, раскатистый смех, доносящийся из глубины квартиры. Он был странным дуэтом — низкий, знакомый до боли мужской баритон и серебристый, мелодичный женский смех.

Сердце Вероники почему-то замерло, а потом забилось с такой силой, что звон отдался в висках. Она машинально опустила взгляд, и её глаза упёрлись в странную пару обуви, аккуратно стоящую рядом с дорогими мужскими туфлями её супруга, Арсения. Это были изящные белоснежные кроссовки, явно небольшого размера, последней модели от известного бренда. Вероника, всегда разбиравшаяся в качестве вещей, мигом оценила их стоимость. Они кричали о чужом, молодом и наглом присутствии здесь, в её крепости, в её единственном надёжном уголке.

Ноги сами понесли её вперед, по знакомому маршруту, в большую гостиную. Смех, тем временем, становился всё громче и отчётливее, он исходил из-за двери спальни. Вероника, словно во сне, приблизилась и легонько, почти невесомо толкнула массивную дубовую дверь. Она отъехала беззвучно, открыв взору картину, которая навсегда врезалась в её память, обжигая сетчатку жгучим стыдом и болью.

В их постели, на её стороне, сидел Арсений. Рядом с ним, прижавшись к его плечу, была незнакомая, но ослепительно красивая молодая женщина. Они сидели, склонившись над экраном его телефона, и хохотали так самозабвенно, так безраздельно, что даже не услышали, как вошла хозяйка дома. Они были в своей вселенной, отгороженной от всего мира стеной общего веселья, и Вероника оказалась за этой стеной — лишняя, ненужная, забытая.

Горло сдавил тугой, невидимый обруч. Она сделала над собой нечеловеческое усилие, чтобы голос не дрогнул и не сорвался на крик.

— Здравствуйте, — прозвучало тихо, но с ледяной, стальной чёткостью. Оба вздрогнули, как на пружинах, и резко обернулись. Девушка инстинктивно рванула на себя одеяло, прикрываясь. — Интересно, что там такого смешного? Не поделитесь? Дайте и мне посмотреть.

— Вероника?! — выдохнул Арсений, и на его лице застыла маска абсолютного, животного ужаса. Его уверенность, его всегдашняя невозмутимость испарились в один миг. — Ты… ты же должна быть на работе ещё как минимум час?

— Ты тоже, — парировала она, и её слова повисли в воздухе, острые и режущие, как осколки стекла. Арсений покраснел, его взгляд беспомощно опустился вниз, будто он искал ответа в узорах на паркете. — Прости, — прошептал он, и это слово прозвучало так жалко и ничтожно, что стало последней каплей.

— Скажи своей… — Вероника на мгновение запнулась, с силой отторгая от себя целую лавину грязных, оскорбительных слов. — Скажи своей спутнице, чтобы она одевалась и немедленно уходила. И ты… ты тоже собирай свои вещи и уходи вместе с ней.

Она развернулась и, не оглядываясь, вышла из комнаты. Её ноги были ватными, а внутри всё дрожало мелкой, предательской дрожью. В кухне она схватилась за столешницу, пытаясь устоять, почувствовав внезапный приступ тошноты и оглушительной слабости. Мысли неслись вихрем, сталкивались, разбивались, не желая выстраиваться в логичную цепь. «Арсений. Предатель. Лжец. Всё кончено. Жить с ним после этого я не могу. Никогда. Развод. Но что сказать Мише? Сыну… А что сказать? Он уже взрослый, у него своя семья, своя жизнь, своя жена и маленькая дочка. Он всё поймёт и без слов. Поймёт и поддержит. О Боже, Лиля была права, она же тысячу раз говорила, что мой муж — непорядочный человек, что он смотрит на сторону. А я… а я заступалась за него, злилась на подругу, думала, она просто завидует нашему благополучию…»

Мимо кухни, словно испуганная мышь, проскочила та самая девушка. Через мгновение зазвучал щелчок входной двери. Арсений вернулся и замер в проёме кухни, напряжённый, готовый к удару, весь — одно сплошное ожидание и вина.

— Вероника, прости, умоляю тебя, — его голос сорвался, стал сиплым, pleading. — Это… это в первый раз, клянусь тебе! В самый первый и сразу же так нелепо… Прости, я люблю только тебя, ты же знаешь! А эта… она сама ко мне пристала, сама всё начала, я не устоял, я слабый, я виноват, я осёл… Прости, пожалуйста!

— Собирай свои вещи и уходи, — её голос не дрогнул, в нём не было ни капли жалости или сомнения. — Видеть тебя не могу. Не хочу. Завтра же начну процесс развода. Я жду. Иди.

Арсений вдруг бросился к ней, грузно упал на колени, схватил её холодные, неподвижные руки в свои горячие, дрожащие ладони.

— Ну прости! Ну пожалуйста! Больше никогда! Никогда такого не повторится! Ну куда я без тебя? Я пропаду!

— Уходи, — повторила она с прежней ледяной, неумолимой твёрдостью. — Сейчас же.

Арсений знал свою Веронику. В вопросах чести, достоинства и предательства она была непреклонна. Он поднялся, постоял ещё мгновение, надеясь на чудо, но чуда не произошло. Плечи его опасно поникли. Он молча вышел. Через пятнадцать минут из спальни донёсясь звук застёгивающейся молнии дорожной сумки. Потом хлопнула входная дверь.

И только когда этот звук — звук окончания её прежней жизни — отозвался гулким эхом в пустой квартире, Вероника позволила себе рухнуть на стул и дала волю слезам. Горьким, обжигающим, бесконечным. Она не хотела, чтобы он видел её слёзы. Не хотела, чтобы он думал, что она слабая, что он может разбить её. «Пусть думает, что мне всё равно. Пусть считает, что я не пророню из-за него ни слезинки. Каков негодяй! Каков же подлец! Нет, я не прощу. Никогда. Знаю, что будет невыносимо больно, ведь я всё ещё люблю этого человека. Но я сильная. Я переживу. Простить — не смогу. Конечно, в сорок шесть лет начинать всё с нуля, привыкать к одиночеству, к тишине… Но это в миллион раз лучше, чем делить жизнь и ложе с предателем, которого я видела своими глазами. Эту картину я не забуду никогда. Никогда…»

Вероника преподавала в школе физику, и работа была её единственным спасением, её отдушиной. Ей нравился этот вечный, живой школьный гул, атмосфера вечного молодого движения, ей доставляло радость общение с учениками — она уважала их личности, и они отвечали ей взаимностью. С коллегами отношения были ровными, спокойными. Её лучшая подруга, Лилия, учительница младших классов, после уроков ещё вела продлёнку.

Они дружили с Лилией почти двадцать лет, с самого начала своей работы в школе. Подруга была замужем, её взрослые дети уже жили своими семьями. Лилия не раз, как бы между прочим, говорила Веронике, что видела Арсения в городе в компании каких-то молодых привлекательных женщин: то в торговом центре, то выходящим из дорогого кафе, то в летнем парке. Но Вероника всегда отмахивалась: «Лиль, у него же бизнес, бесконечные встречи, переговоры. Он сам мне рассказывает». А на вопрос: «Но почему не в офисе, а в кафе?» — он всегда спокойно отвечал: «Нужна неформальная обстановка, чтобы сбить с толку конкурентов, чтобы партнёры расслабились».

Теперь она понимала. Это были не деловые встречи. Это был самый обыкновенный, пошлый флирт и планомерная, циничная измена. Теперь никакие оправдания уже не могли бы её убедить. Она видела всё своими глазами.

Придя немного в себя, она выпила успокоительное и набрала номер Лилии.

— Лиль, ты была права, — прошептала она в трубку, и голос снова предательски задрожал.

— В чём, милая? — обеспокоенно откликнулась подруга.

— Во всём. Мой муж — лживый бабник и предатель. Я сегодня застала его дома. В нашей спальне. С какой-то… девицей. Выгнала его. Понимаю, что квартира общая, но я подам на развод. Он мне её не оставит, придётся делить.

— Ой, Верон, а может, сто́ит простить? — осторожно начала Лилия. — Всё-таки характер у тебя добрый, мягкий… Мало ли, оступился человек, может, всё ещё наладится?

— Нет, подруга, не наладится. Я тоже знаю себе цену. И я ничуть не хуже. Так что только развод.

Арсений потратил ей кучу нервов во время бракоразводного процесса. Он, обладающий солидным состоянием, цеплялся за каждую мелочь, за каждую ложку в доме. Он грозился, что оставит её без гроша, на улице, хвастался своими связями, своим положением в городе. Хотя он мог бы купить себе ещё три таких квартиры, он надеялся, что Вероника испугается, сдастся, отступит перед перспективой остаться одной с учительской зарплатой. Но он недооценил её.

И тогда с ним встретился их сын, Миша. Разговор был строгим и на повышенных тонах.

— Отец, оставь мать в покое. Оставь ей квартиру. Будь мужчиной в конце концов. Если тебе так нужны деньги за твою половину — я тебе заплачу. Я зарабатываю достаточно. Отдам каждую копейку, но не позволю тебе унижать и обижать мать. Она этого не заслужила. Я за неё горой буду стоять.

Арсений помолчал, а потом тяжело вздохнул:

— Да, сын… Вырастили мы с ней тебя настоящим мужчиной. Я и сам всё понимаю… Просто не могу смириться, что она вот так… выкинула меня. Что я ей больше не нужен. Может, ты поговоришь с ней, а? Убедишь?

— Нет, пап. Она сказала, что не простит. Я уже говорил. Ты же её знаешь — она не из тех, кто меняет решения. Мне, конечно, безумно жаль, что так вышло. Я вас обоих люблю одинаково. Но теперь нам всем придётся как-то подстраиваться под эту новую жизнь.

Прошло три долгих, трудных года. Арсений, как Вероника и узнала от общих знакомых, женился на той самой молодой женщине. Вероника жила одна, работала, училась заново слышать тишину в своей квартире. И вот однажды, собравшись с духом, она решила купить путёвку и поехать на море. Выбрала санаторий на черноморском побережье, недалеко от Сочи.

Первые два дня она просто наслаждалась солнцем, морем и непривычным чувством абсолютной свободы. С пляжа возвращалась усталая, загорелая, наполненная шумом прибоя. На третий вечер, желая немного развеяться, она отправилась на прогулку по набережной. Воздух был тёплым, густым, пропитанным запахом моря и цветущих растений. Она шла, вдыхая его полной грудью, и понемногу сердце начало оттаивать.

Вскоре она увидела уютное открытое кафе с видом на воду. Устроившись за столиком у самого парапета, она заказала себе вишнёвый эль и погрузилась в созерцание волн, которые, мерно покачиваясь, разбивались о камни, озарённые тёплым светом старинных фонарей.

— Сразу видно, что вы не местная, — раздался рядом приятный, бархатный мужской голос.

Вероника обернулась. Рядом стоял мужчина. Он был одет элегантно и опрятно — лёгкая льняная рубашка, темные брюки. Его улыбка была открытой и сразу же, почему-то, вызывала доверие.

— Почему вы так решили? — улыбнулась она в ответ.

— Местные редко сидят здесь в одиночестве. Обычно шумными компаниями. Да и во взгляде у вас есть какая-то… задумчивая глубина, не характерная для беззаботного курорта. Разрешите составить вам компанию? Мне тоже не с кем выпить кофе.

Его речь лилась мягко, обволакивающе. Вероника кивнула, жестом приглашая его присесть. Мужчина обратил внимание на её бокал.

— А вы, я вижу, обладаете безупречным вкусом. Это самый лучший вишнёвый эль на всём побережье, — заметил он.

— Честно говоря, это не моя заслуга, — рассмеялась она. — Мне посоветовал официант.

Они разговорились. Мужчина представился Игорем. Он рассказал, что работает программистом на удалёнке, что ему сорок восемь и что он не женат, уже четыре года как в разводе, но так и не нашёл себе спутницу жизни.

— В нашем возрасте уже не хочется бросаться в омут с головой, — говорил он, а Вероника невольно следила за его чётко очерченными губами и забавной ямочкой на подбородке, которая появлялась, когда он улыбался. — Ко всему подходишь осознанно, взвешенно. Я редко выбираюсь в люди, и сейчас понимаю, как же мне повезло, что я сегодня вышел и встретил именно вас.

Оказалось, что Игорь — страстный ценитель антиквариата и искусства. Веронику это тоже всегда интересовало, и она с радостью обнаружила, что им есть что обсудить. Он даже предложил свозить её в один уникальный антикварный магазинчик, известный только местным.

После кафе они отправились гулять по набережной. Потом Игорь проводил Веронику до самого санатория. Время пролетело совершенно незаметно. Оба чувствовали себя невероятно воодушевлёнными, очарованными друг другом. Они обменялись телефонами.

— Спасибо вам за этот чудесный вечер, — сказал Игорь, и в его глазах читалась неподдельная искренность. — Позвольте предложить встретиться завтра? Я могу заехать за вами, и мы воплотим наш план с антиквариатом.

Вероника, окрылённая, почти порхая, поднялась в свой номер. Уснуть она не могла очень долго — впечатление от встречи было слишком сильным. Утром ей позвонила Лилия:

— Привет, родная! Как отдыхается? Не скучаешь одна?

— Привет, дорогая! — звенел голос Вероники. — Отдыхается прекрасно. И знаешь… я уже и не одна.

Это была самая светлая, самая счастливая влюблённость в её жизни. Они проводили вместе каждую свободную минуту. Казалось, невозможно было наговориться, наслушаться друг друга. Любая мелочь, любое событие в жизни другого становилось предметом живого, заинтересованного обсуждения. Они ездили на его машине по окрестным достопримечательностям, ходили в кафе и кино, купались и загорали. Однажды он пригласил её к себе в гости. Он жил за городом, в большом двухэтажном доме с потрясающим видом на море из огромных панорамных окон.

Веронике безумно понравилось у него. Дом был прекрасен, но в нём чувствовалась лёгкая неухоженность, давнее отсутствие женской руки, что лишь вызывало у неё тёплую волну нежности.

Когда подошёл день её отъезда, Игорь накрыл красивый стол в уютном дворике и, взяв её руки в свои, посмотрел ей прямо в глаза.

— Слушай, Вероника… У меня через две недели начинается отпуск. Ты уезжаешь завтра, а мне… Мне страшно остаться без тебя. Я прикипел к тебе всем сердцем. Ты — мой человек. Я понял это в тот самый первый вечер в кафе. Я не хочу тебя отпускать. Я предлагаю тебе… стать моей женой. Как ты на это смотришь?

Вероника замерла. Она была счастлива и растеряна одновременно. Ей тоже ужасно не хотелось уезжать от этого удивительного, благородного, настоящего мужчины. Но они знали друг друга всего ничего — каких-то десять дней.

— Ну что ты молчишь, моя хорошая? — тихо спросил Игорь. — Думаешь, что это слишком скоро? Что мы мало знакомы?

Она удивлённо взглянула на него: он снова прочитал её мысли.

— Да, — тихо призналась она. — Но я согласна.

Радость озарила его лицо.

— Тогда выбирай: или ты переезжаешь ко мне, или я к тебе. Я работаю удалённо, мне всё равно где быть. Но я очень надеюсь, что ты выберешь первый вариант. Здесь море, воздух, этот дом, сад… Твои родные и друзья всегда смогут приехать к нам в гости, мы будем рады всем. Я в отпуске приеду за тобой на машине, ты уладишь все свои дела, а работать сможешь здесь, в местной школе. А если захочешь — можешь и не работать вовсе… Мы погрузим все твои вещи и привезём их сюда. Ну что? Как тебе такой план? — Он смотрел на неё с мольбой и надеждой.

Вероника улыбнулась своей новой, счастливой улыбкой. Улыбкой человека, который нашёл своё пристанище после долгого плавания в бушующем океане.

— Твой план, как и всё, что ты предлагаешь, — прекрасен. Я согласна. Мы начинаем новую жизнь.