Пepeд oтъeздoм к пaccии, нaдумaл пoкapaть cупpугу и пpoдaл квapтиpу… Oн и paзмыcлить нe мoг пpoизoшлo пoзжe…

Пepeд oтъeздoм к пaccии, нaдумaл пoкapaть cупpугу и пpoдaл квapтиpу… Oн и paзмыcлить нe мoг пpoизoшлo пoзжe…

Валентина как раз доставала из духовки свой знаменитый заливной пирог с вишней, когда муж объявил, что уходит. Сначала она не придала этому особого значения — вдруг ему просто нужно было куда-то съездить? Что тут такого?

— А как же пирог? — растерялась она, улыбнувшись с теплотой. — Я думала, мы с тобой попьём чаю… Для тебя испекла, как ты любишь.

— Ты не поняла, — холодно бросил муж. Он прошёл в комнату и вернулся уже с дорожной сумкой. — Я ухожу от тебя насовсем. Ты мне больше не нужна, — сказал он так, будто избавлялся от старой, давно надоевшей вещи.

— Что? — вырвалось у Вали. Она опустилась на стул — в голове закружилось, ноги подкосились от слабости.

— Дура, — пробурчал Николай.

Он всегда раздражался, если что-то приходилось объяснять дважды. Но на этот раз он всё же «снизошёл» и выдал целую тираду: она — никчёмная женщина, её нравоучения ему надоели, и даже дышать с ней одним воздухом — пытка. Однако главный удар он приберёг напоследок.

— У меня есть сын, — усмехнулся он. — Скоро в школу пойдёт. Как отец, я обязан быть рядом. Ты не обижайся, но ты должна меня понять! — повысил он голос. — Я и так слишком долго терпел тебя, такую неполноценную. Никто бы на моём месте не выдержал, а я… Я жалел тебя, губил свою жизнь. Но теперь всё! У меня впереди целая жизнь, и я не позволю тебе её портить!

Дверь хлопнула. Скрип лифта на лестничной площадке — и он исчез. Валентина осталась одна, погружаясь в тягучую, туманную пустоту, будто весь её мир рухнул в одно мгновение.

Как так? У него сын? Но это невозможно! Ведь это она должна была стать матерью… Должна была давным-давно, но…

Годы обследований, разбитых надежд, попыток «починить» себя как женщину… Она даже ездила к бабке-знахарке в глушь, отдав ей четыре килограмма свежего мяса и полную горсть золотых украшений. Та поводила руками над ней и объявила: «Сеанс окончен».

— Когда я рожу? — спросила Валя у порога.

— Откуда мне знать? — пожала та плечами. — Когда природа позволит. Но совет дам, раз ты, видать, баба добрая: попробуй не с мужем, а с другим мужчиной. Говорят, в этом порой и причина бесплодия.

Но Валя не могла даже помыслить о предательстве. Даже взгляды других мужчин вызывали у неё чувство вины перед Николаем. Нет, она не была способна на измену — ни ради ребёнка, ни ради чего бы то ни было. Она просто не умела предавать.

Она и не заметила, как съехала со стула на пол. На старом паркете было проще просто растечься, чем сидеть, сдерживая дрожь.

По кухне прокатился тихий, а затем всё более сильный, протяжный вой. Валя запрокинула голову, будто от этого слёзы перестанут литься из глаз. Сначала она подумала, что это кто-то другой плачет — кто-то, чья жизнь развалилась. Потом осознала: это она сама воет, ревёт, всхлипывает.

Нужно встать, — решила она и кое-как добралась до ванной. Но и там рухнула на пол, продолжая рыдать под гул воды, хлеставшей из крана, выкрученного на максимум.

За что? Как он мог? Почему именно сейчас? Вопросы крутились в голове, словно снежинки в метели, и постепенно ей начало казаться, что это сон. Кошмар. Нужно только проснуться.

— Правда дура, — прошептала Валентина, ущипнув себя трижды и убедившись, что реальность не меняется.

Просто муж ушёл. Просто бросил. А я, — думала она, — разве давала ему повод? Кроме одного — не смогла родить ему ребёнка. Когда же всё пошло не так?

Валентина родилась и выросла в этом городе. Её родители были обычными людьми: мама преподавала фортепиано в музыкальной школе, папа работал на консервном заводе. В середине девяностых отец бросил стабильную работу и рискнул в бизнесе. Против всех прогнозов — преуспел. Деньги лились рекой. Семья могла позволить себе и чёрную икру, и шубы из соболя.

Но родители остались скромными. Всё заработанное вложили в недвижимость — купили две квартиры: одну поменьше, другую побольше. Так они вырвались из коммуналки и обеспечили дочь «приданым». А когда в бизнесе появились трудности, отец не стал рисковать, продал всё за бесценок и вернулся на завод, где и проработал до пенсии.

Валя росла тихой, домашней девочкой. Стала бухгалтером и устроилась в фирму, торгующую соками. Планировала проработать там всю жизнь — как и многие в их семье, верные одному месту. Лишь в двадцать восемь у неё появились первые серьёзные отношения. Мужчиной, покорившим её сердце, стал Николай.

Но Валя была такой, что не могла выйти замуж без одобрения родителей. Те оценили жениха строго и даже засомневались. Его профессия — технолог пищевого производства, бывший студент-медик, теперь — в отделе рекламы у мебельной фирмы… Главное — он не мог определиться с жизненным путём.

— Ну и что? — возражала дочь. — Главное, он хороший человек!

И правда, спорить было трудно. Он не матерился, не пил. Впечатляло, как он заботился о своей маме Авдотье, которая одна его воспитала, не выходя замуж ради него.

После свадьбы родители Вали переехали в маленькую квартиру, оставив большую — в старинном доме — молодым.

Валя быстро привыкла к замужней жизни. Её не тяготило, что каждый день нужно готовить ужин, мыть пол (Коля был чистюлей), выслушивать советы от свекрови. Она не возражала и против того, что муж контролировал расходы — ведь бюджет общий. Она принимала и то, что встречи с подругами — пустая трата времени, а дружба с мужчинами — уже почти измена.

Она смирилась и с тем, что после диагноза «бесплодие» Николай потерял к ней интерес как к женщине. А свекровь регулярно напоминала: «Надо было здоровье проверить до свадьбы, не вводить честных людей в заблуждение!»

Но теперь… Теперь Валя поняла, что её брак, построенный на жертвах, рухнул. Только она, глупая, осознала это слишком поздно.

Кое-как поднявшись с пола ванной, она вернулась на кухню, заварила чай, отрезала кусок пирога. Стыдно было — разве у нормального человека может быть аппетит в таком состоянии? Но пирог был такой вкусный…

Если бы у Николая спросили, как он живёт с любовницей, и если бы он захотел ответить, он, пожалуй, сказал бы: реальность оказалась преснее ожиданий. Как вялая, перемороженная морковка против хрустящей, только что выкопанной.

Люба, конечно, оставалась красивой, но быт… Нет, совсем не то, когда приходишь в её дом и слышишь, как она ноет про сантехнику и придумывает новые претензии.

Даже сын — Егорка — оказался разочарованием. До недавнего времени он знал Николая как «дядю Колю» и теперь никак не мог привыкнуть называть его отцом. Однажды сказал странное:

— А дядя Вася тоже мог бы быть моим папой? Мне он больше нравится. Он добрый и шоколадом угощает.

— Кто этот Вася? — нахмурился Николай.

— Да так, дальний родственник, — заторопилась Людмила. — Егор, как тебе не стыдно?! Больше такого не слышу! В угол!

Николай быстро подал на развод и сразу занялся квартирой. Он горячо благодарил мать за совет: «Неудобно мне на чужих метрах, давай перепиши половину на меня». Валя подчинилась.

Теперь Николай мог продать свою долю — и продал, не тратя времени на поиски покупателя. Агентство недвижимости предложило выкуп, ведь квартира была в историческом районе, в зелёной зоне.

Деньги от продажи мать Николая запретила отдавать любовнице — «ещё чего не хватало!» — и оставила себе. Спорить с ней Николай боялся.

Прошло несколько месяцев после развода. И однажды утром Николай проснулся с мыслью: а не навестить ли бывшую жену?

Просто так, для ощущения власти. Посмотреть, как она, бедняжка, живёт в одиночестве, как стареет, как гаснет. Он даже не стал завтракать — выпил чаю и помчался, так ему не терпелось. Сам не понимал, что на него нашло.

Знакомый двор с высокими тополями и детской площадкой, где карусель скрипит при каждом толчке. Замкнутое пространство, будто колодец, и арка, за которой начинается старинная улочка с кривыми булыжниками. В голову полезли воспоминания — как он, молодой жених, клялся пронести Валю на руках через порог, и как, задыхаясь, еле дополз до шестого этажа. На втором уже чуть не свалился.

Чертовня какая-то лезет в голову, — подумал Николай, поднимаясь на нужный этаж, и нажал на звонок. А вдруг у неё, мелькнуло в голове, сосед-уголовник? Или псих? Ну, жена она была себе так себе, да и женщиной особо не блистал — но всё же стало как-то не по себе. Что-то вроде жалости.

Дверь открылась. Николай уже собрался поздороваться и спросить, дома ли владелица второй доли, как вдруг замер.

Перед ним стояла она. Но… как она изменилась!

Вместо тусклых, редких волос с сединой — густые платиновые локоны, ниспадающие ниже плеч. Его Валя почти не красилась, а у этой женщины — яркая алая помада, лицо гладкое, словно фарфоровое. Никогда она не была такой красивой — даже в день свадьбы!

Николай сглотнул. И посмотрел дальше. Господи, какая фигура! Неужели всё это скрывалось под бесформенными свитерами?

Валентина была в атласном чёрном платье в белый горошек, в стиле ретро. На голове — шляпка с вуалью, на ногах — туфли на высоком каблуке. А какой шлейф аромата оставил за собой её парфюм — сладкий, глубокий, загадочный…

— Здравствуй, Валя, — наконец выдавил он.

Она ответила лёгкой полуулыбкой.

— Зачем ты пришёл?

Спросила спокойно, без тени дрожи. А ведь раньше она бы уже зарыдала, спряталась, опустила глаза. Но сейчас — ни слез, ни дрожи. Почему?

— Да так… — пробормотал он. — Хотел узнать, как ты…

Он бросил взгляд через её плечо — и замер. В квартире был сделан ремонт. Дорогой, стильный, с вкусом. Значит, долю купил не бедняк. Но откуда у Вали такие деньги? Откуда вообще это преображение? Что-то здесь не сходилось. Николаю стало не по себе.

Когда Валентина получила письмо от бывшего мужа с предложением выкупить его долю, а сосед-юрист объяснил, что если она не купит — он может продать кому угодно, — у неё случился настоящий сердечный приступ. Приехала «скорая».

— Вот же бедняжка, — в который раз повторяла бабушка Глаша, главная сплетница двора. Сидя на лавочке у подъезда, она обсуждала с пенсионерками каждый шорох в доме. — Нет у этого Николая ни капли жалости! А вдруг купит кто-то злой, грубый? Что она одна-то делать будет?

Валя едва пережила этот удар. Потом позвонило агентство недвижимости — предлагали купить долю.

— У меня нет таких денег! — кричала она в трубку. — Может, в рассрочку?

Нет, нельзя. И всё это время Валя ждала, когда в дверь постучится новый собственник — кто он, бог знает. За это время у неё появилось ещё больше седины, а сердце сжималось при каждом звонке.

Родители предлагали переехать к ним.

— Давайте, — говорили они. — Здесь ты будешь в безопасности.

Но Валя отказалась.

— Это мой дом. Я отсюда не уйду.

И вот, в один холодный зимний день, когда снег мягко окутал мир, будто посыпав его сахарной пудрой, в дверь позвонили.

— Здравствуйте, — сказала Валя, открывая.

На пороге стоял пожилой мужчина, лет семидесяти, но крепкий, с живыми глазами. На нём — дублёнка, норковая шапка. Улыбка — белоснежная, идеальная. А в руках — букет лилий и коробка с пирожными.

— Валентина Сидоровна Синичкина?

— Да, это я.

— Петр Васильевич Громов! Ваш сосед по квартире, — он снял шапку и поклонился. — Я купил долю в вашем жилище.

— Ах, вот как… — Валя почувствовала, как опустились плечи. Она отступила, пропуская его, и медленно пошла по коридору. — Проходите…

— Милая барышня, — остановил он её, — разрешите надеяться, что вы угостите меня чаем, а я угощу вас пирожными? Мы могли бы обсудить эту необычную ситуацию по-доброму.

Валя вздохнула. Что делать? На его месте мог бы оказаться кто-то грубый, и тогда она бы заперлась в комнате и рыдала. Но этот человек… Он был таким вежливым, доброжелательным, светящимся внутренним спокойствием, что Валя вдруг почувствовала — она и правда хочет выпить с ним чаю.

— Хорошо, — сказала она, направляясь на кухню. — Прошу, чувствуйте себя как дома.

— Знаете, — начал Петр, снимая дублёнку и расстёгивая стильный серый костюм-тройку, — когда-то эта квартира была моим домом. — Он увидел её недоумение и добавил: — Я расскажу, если позволите.

— Пожалуйста, — ответила Валя. И впервые за месяцы улыбнулась. Сама не заметила — улыбка пришла сама.

Они сели за стол. Пирожные оказались изумительными. А Петр заговорил.

Он родом из этого города. Здесь жили четыре поколения его семьи. Был искусствоведом и ювелиром — редкое сочетание, которое принесло ему славу и уважение. Он консультировал коллекционеров, работал с аукционными домами, открыл собственную галерею. После пенсии передал дела сыну и внукам.

Но сердце его тосковало по прошлому. Особенно по этому дому — когда он был мальчишкой, здесь жила его прабабушка, и он часто гостил здесь, лепил снеговиков, играл в прятки.

И однажды друг из агентства недвижимости сообщил: выставлена доля в той самой квартире. Петр понял — он не может упустить шанс вернуться, хотя бы частично.

— Не переживайте, милая, — подмигнул он Вале. — Я не буду вам мешать. Мне нужно лишь иногда приходить сюда, пить чай, смотреть в окно, вспоминать. Я не буду лазить по комнатам — только туда, куда вы разрешите. Даже коридора и зала хватит!

— То есть… вы купили долю, чтобы просто приходить? И никто здесь не будет жить?

— Никто, — улыбнулся Петр. — Я надеюсь на ваше снисхождение к стариковским причудам. Но если вам это неудобно — я готов платить за право приходить. Конечно, буду согласовывать день и время.

— Да что вы! — отмахнулась Валя. — Какие деньги? Вы и так принесли пирожные! Приходите, когда хотите… Только лучше, когда я дома. После шести, или по выходным. И не называйте меня «барышней»… Я просто женщина, которую жизнь измотала.

Но в ту ночь Валентина впервые за долгое время спала спокойно. Без кошмаров. Без воспоминаний о предательстве.

Она не ждала от визитов Петра чего-то особенного. Просто была рада, что сосед — добрый, порядочный человек. Но каждый его приход становился для неё маленьким праздником.

Петр не приходил без подарка — цветы, сладости, иногда — маленькую безделушку. Но главное — они говорили. Он рассказывал о прошлом, о молодости, читал стихи — и свои, и классиков. Однажды пригласил на прогулку. Она согласилась.

— Жизнь прекрасна и удивительна, — сказал он однажды, когда они шли под руку по вечернему проспекту, наблюдая, как закат окрашивает небо в золото. — И нужно ловить каждый её миг, будто драгоценный нектар.

Слова задели что-то глубокое внутри. Что-то в ней начало пробуждаться.

А потом Петр привёл её к своей старинной подруге — Елизавете, бывшей портнихе, а теперь владелице модного ателье.

— Да вы же совсем девчонка! — воскликнула та, увидев Валю. — Что это за серость? Такую фигуру прятать — преступление! Давайте сошьём вам платье! Подарок от меня!

И не дожидаясь согласия, принялась снимать мерки.

Так в гардеробе Валентины появилось алое платье в белый горошек. Когда она надела его впервые — не узнала себя в зеркале. Другая женщина смотрела на неё оттуда.

Петр водил её в театр, в музеи, в старинную пышечную пить какао, на ужин в рыбный ресторан на теплоходе. Постепенно она менялась — не только внешне, но и внутри.

Родители и коллеги замечали:

— У тебя кто-то появился?

— Нет, — отвечала Валя. — Мам, не надо. После Николая мне любовь не нужна.

Но в тот день, когда бывший муж постучал в её дверь, она как раз собиралась на прогулку с Петром — они договорились покормить лебедей в парке.

Вернувшись домой, Николай с ходу набросился на любовницу. Не было для этого никакой веской причины — просто злость требовала выхода. После встречи с Валентиной он был на взводе, его трясло, и весь мир казался перевернутым. Дело было не в том, что он увидел, а в том, как она себя вела — спокойно, уверенно, почти насмешливо. И что он от неё услышал…

Сначала всё казалось будничным. Она пригласила его войти, вежливо, но с холодной отстранённостью спросила:

— Зачем пришёл?

— Да так… посмотреть, как ты.

— Вот как? — подняла она изящно выщипанную бровь и, цокая каблуками, пошла вглубь квартиры.

Она взяла лейку и принялась поливать фиалки на подоконнике. Раньше у неё не было цветов. Никогда.

— Твоих вещей здесь нет, — сказала она. — Я убиралась и всё выкинула. Хотя… соврала. Нашёлся старый свитер. Отправила его твоей маме курьером.

— Зачем? — удивился Николай. — Почему сама не отнесла? Она же рядом живёт.

— Потому что не хочу её видеть, — ответила Валя. — Ты же знаешь, мы никогда не ладили. Просто раньше я терпела ради тебя. А теперь зачем?

У Николая глаза полезли на лоб. Он растерялся. Раньше он привык, что Валя отвечает на все вопросы, боится утаить хоть что-то — он сам так её приучил, чтобы не было тайн от него и его мамы. А теперь… Она изменилась. И это его раздражало. Но странно — в то же время он чувствовал к ней тягу. Эту новую, непокорную Валю хотелось сломать, подчинить, как когда-то.

Он попытался поговорить, особенно интересуясь, кто купил долю в квартире. Но Валя молчала, как будто и не слышала.

— Ты… изменилась, — наконец выдавил он. — Стало быть, похорошела.

— Благодарю за комплимент, — улыбнулась она, но взгляд был ледяной, как будто сказала: «Лучше бы ты укусил меня, чем хвалил». — Просто теперь у меня появилось время — на себя, на здоровье, на интересы. Недавно была у врачей… Говорят, из-за отсутствия стрессов гормональный фон стабилизировался. Возможно, я даже смогу родить.

— Что?! — Николай буквально отшатнулся. Это было как удар под дых.

В голове мгновенно вспыхнула картина: он живёт с Валентиной, у них — ребёнок. Нет, конечно, он знал, что это не помешало бы ему заводить любовниц — такова его природа. Но при этом он чётко понимал: с Валентиной не сравнится ни одна женщина. Она и вкусно готовила, и дом держала в идеальной чистоте, и заботилась обо всём.

А Елизавета? Та почти не умела готовить, говорила, что чистота — пустая трата времени, если в доме растёт ребёнок. Она была чересчур независимой, постоянно напоминала, что ждала его десять лет, и теперь не может привыкнуть к его присутствию. То ли боялась, что он бросит, то ли сама мечтала об этом — но молчала.

— Раз пришёл просто так, — Валя прошла мимо него в своём атласном платье, оставив за собой шлейф аромата, — значит, и уйти можешь в любой момент. У меня на сегодня планы.

— Да чаю-то не предложишь? — с трудом сглотнул Николай. — С плюшками твоими, фирменными. Ты раньше их часто пекла…

— Не предложу, — усмехнулась она. — Нехорошо угощать чужих мужей.

— Но мы же ещё не поженились с Елизаветой! — выпалил он.

— Моё сочувствие, — снова усмехнулась Валя. — Хотя, возможно, женщине и повод для радости.

И в этот момент Николаю захотелось ударить её. Он сжал кулаки. Она перешла все границы! Оскорбила его, уничижила. Но тут…

В дверь позвонили.

Валя пошла открывать. И Николай замер. За ней вошёл высокий, мускулистый парень в белоснежной футболке и джинсах — будто сошёл с рекламы байкерской экипировки.

— Привет, — улыбнулся он Вале, — готова?

Она кивнула. Парень бросил на Николая оценивающий взгляд: «Кто это?»

— Он уже уходит, — сказала Валя.

И не представила. Ни слова. Ни «это мой бывший муж», ни «мы когда-то были вместе». Просто: «Он уходит». Это стало последней каплей. Николай выскочил из квартиры, как ошпаренный. Его тошнило. Он чувствовал себя униженным, ненужным, опустошённым.

Через пять минут Валя вышла — уже с сумочкой и перчатками — под руку с парнем.

— Дедушка задерживается, — объяснил тот. — В галерее смотрит одну вазу. Попросил за тобой заехать и развлечь, пока он подойдёт. Так… Кто это был?

— Никто, если говорить о настоящем, — ответила Валя. — А в прошлом — мой муж.

Николай, как и многие, знал поговорку: «Если беда пришла — отворяй ворота». Но до этого момента в его жизни всё складывалось более-менее удачно. Теперь же он понял её смысл на собственной шкуре.

Сначала — шок: брошенная жена живёт лучше, чем он ожидал, и выглядит как звезда. А потом — внезапная смерть Елизаветы. Сердечный приступ. Звонок из больницы. И всё — конец.

Да, друзья Елизаветы помогли с похоронами. Но никто не мог помочь с Егоркой. Она была сиротой. Родни — ноль. И теперь Николай остался один на один с ребёнком, которого раньше даже кормить не умел. Раньше его роль заключалась в том, чтобы иногда погладить сына по голове, посмотреть, как тот катает машинку, и мечтать, как они будут играть в футбол, когда вырастет.

Но теперь — всё. Неделю спустя он сдался.

— Собирайся, сынок, — бурчал он, бросая вещи мальчика в сумку.

Собрал и свои. Обратился к матери — может, поможет? Это же её внук!

— Нет, — отрезала та. — Я тебе тысячу раз говорила: мне не нужен внук от детдомовской. Роди бы тебе приличная женщина, как Валя, — вот тогда бы у меня был внук. А так — нету его. Можешь, кстати, отдать в детдом. Тогда и найдёшь себе нормальную женщину. И тогда у меня будут внуки. Я их очень жду.

Выхода не было.

С вещами, с ребёнком, Николай поехал по старому адресу. Поднялся на этаж, позвонил.

Дверь открыла Валя. На этот раз — в розовом домашнем халате, с непричёсанными волосами. Не с презрением, как в прошлый раз, а с растерянным, озадаченным взглядом.

— Мы приехали к тебе жить, — сказал Николай.

Валя, честно говоря, легко пережила первый его визит. Он не задел её. Она давно перестала видеть в нём что-то личное. Он пришёл поглазеть, поиздеваться — но не получил удовольствия. Ушёл — и ладно. Она надеялась, что больше они не встретятся.

А теперь он снова здесь. С ребёнком.

Когда он, переступив порог, начал вываливать на неё всю свою трагедию — любовница умерла, сын остался, он не умеет с ним обращаться, а она, как женщина, должна уметь… — Валя чуть не упала.

Она хотела спросить: «С чего ты решил, что у меня, у женщины, которая так и не стала матерью, вдруг есть врождённые навыки по воспитанию? Как у птицы, которая умеет вить гнездо?» Но не стала. Не сейчас. Она и слова выдавить не могла.

Вместо этого провела их на кухню. Налила чаю мальчику, поставила перед ним свой знаменитый пирог. Ребёнок не виноват, что его отец — подлец.

Потом она выслушала Николая до конца. Он говорил, что сын должен жить с отцом, а отец, стало быть, возвращается сюда. К ней.

— Ты, конечно, можешь нас выгнать, — горько усмехнулся Николай, — но учти: моя мать его не примет. А я… Я не справлюсь. Да, я плохой отец. Но если ты откажешь — мне придется отдать его в интернат. Решать — только тебе. Я ведь долю свою уже продал. Так что если не пустишь — нам просто некуда идти.

Вале стало невыносимо тяжело. Ей хотелось и разрыдаться, и истерически рассмеяться. Но она лишь спокойно, почти бесстрастно, сказала:

— Оставайтесь. Что-нибудь придумаем.

Она налила Николаю чашку чая и поставила перед ним тарелку с пирогом.

Он, прихлёбывая, жевал, глядя на неё. Внутри росло торжество. Всё идёт по плану, милая. Я тебя вернул. Что бы ты ни думала, мы прожили вместе десять лет. Это не просто так. Я снова стану твоим хозяином. И ты снова будешь той самой покорной женой…

Сколько недель Валентина жила как в ярком сне — будто проснулась после долгого оцепенения, когда мир вдруг заиграл красками, наполнился смыслом, возможностями! А теперь казалось, что она вновь проваливается в старую реальность.

Утром — снова завтрак для двоих. Каша для мальчика, яичница — для Николая.

— Опять накрошила зелени, — фыркнул он, увидев сковороду. — А это что? Фасоль? Да ты совсем рехнулась! Моя мама всю жизнь жарила простую яичницу — и ничего, вкусно было! Да еще и перец, и майонез… А это что за жижа? Соус? Валя, майонеза дома нет? Купишь сегодня, когда с работы в магазин заскочишь…

— Нет, — резко ответила она.

Она стояла у раковины, собиралась мыть посуду после его ужина, но теперь грохнула тарелку обратно.

— Нет, Коля. Не буду я бегать в магазин после работы. Мне ничего не нужно. А вам — покупайте сами. У меня нет ни времени, ни лишних денег, чтобы вас содержать. И да — обеспечивать ребенка — твоя обязанность, как отца. И завтрак ему — тоже твой.

— Что?! — Николай округлил глаза.

Он был в шоке. Так с ним никогда не разговаривали. Его жена была покорной, заботливой, привыкшей угодить. А эта — чужая, холодная, дерзкая.

— То, что слышал, — Валя развернулась от раковины и посмотрела на него твёрдо. — И посуду за собой теперь мой сам. А если не нравится, что я готовлю — никто не заставляет есть. — Она подошла, схватила сковороду и вылила всё в мусор. Забрала и вазочку с печеньем, убрала в шкаф. — Готовишь сам. Освобожу тебе полку в холодильнике и шкафу — будете с сыном. Будем жить как соседи. И… думаю, тебе пора возвращаться к себе. А сыну — найми няню.

— Валя! — задохнулся он. — Валюшка! Да мы же… Семья! Родные!

— Стоп! — она выставила ладонь. — Для тебя я — Валентина. Не родная, не близкая, не подруга. Так что не называй меня по-старому. А сейчас мне на работу. И вечером обсудим график уборки — коридор, кухня, санузел. Я не собираюсь за вами убирать.

Она сняла фартук, взяла сумочку, обулась и ушла. А Николай остался стоять на кухне. В шоке. Не понимая, что с ней случилось.

Он надеялся, что всё вернётся на круги. Почему бы и нет? Десять лет брака — это не пустяк. Да, у неё появился какой-то парень, но разве это перевесит годы, отданную ему жизнь? Да и ребенок — разве у неё не проснётся материнский инстинкт? Разве она не должна была полюбить сироту?

Валентина не жаловалась. Она не была из тех, кто ноет. Но теперь у неё появился человек, которому она могла доверить душу — Петр. Однако о том, что Николай не просто приходил в гости, а переехал, она ему не рассказала. Как раз в это время Петр уехал по делам в другой город.

Но теперь он вернулся. И, естественно, захотел навестить «свою» квартиру. Валя позвонила ему и всё рассказала. Робко предложила: может, прийти, когда Николай с сыном будут в парке?

— Нет, — ответил Петр. — Пусть всё останется по плану. Всё — как было задумано.

— Хорошо, — вздохнула Валя.

На следующий день он пришёл. Как всегда — с цветами, тортиком, и даже с подарком для Егорки — роботом на пульте.

Знакомство состоялось.

Сначала всё шло гладко. Петр рассказал, зачем купил долю — ради воспоминаний, о детстве, о прабабушке. Николай был ошеломлён.

— Да вы, значит, из богатых? — усмехнулся он. — Девки, наверное, вокруг вас вьются. Ну да… Деньги — это хорошо. В любом возрасте можно устроить личную жизнь. А простому работяге, как я, — только брать, что дают…

Валя поморщилась. Он снова съязвил, снова задел, снова намекнул, что она «взяла, что было». И снова — оскорбил её.

Она понимала: Егорка — невинный ребёнок. Но она также понимала, что Николай без совести, и будет использовать мальчика, чтобы манипулировать ею. Лучше держаться на расстоянии. И надеяться, что однажды у Егорки появится настоящая мама. Хотя… какая женщина выдержит Николая?

— О, нет, — улыбнулся Петр. — У меня больше нет шансов для других. Потому что я уже не свободен. Признаюсь — я не ожидал, что судьбу свою встречу в этом доме.

— Ага, — хохотнул Николай, — какую-нибудь бабку у подъезда пригрели?

Валя замерла, пытаясь взглядом остановить Петра. Но было поздно.

— Нет, — спокойно сказал тот. — Моей последней любовью, вернувшей мне смысл после смерти моей Зинаиды, стала Валентина.

Тишина.

Николай смотрел на них — на неё и на Петра, державшего её за руку, сиявшего от счастья. Не мог поверить.

— Это шутка? — наконец выдавил он. — Валя! Что это значит?

Пришлось объяснить. Валя рассказала, как Петр стал для неё опорой, как вернул ей веру в жизнь, в красоту, в себя. Как научил радоваться мелочам.

— Люди скажут, что разница в возрасте… Что это не любовь, — закончила она. — Но это больше, чем чувства. Это — душевная близость, доверие, взаимопонимание. Я не объясню словами. Но я уверена в своём выборе. На тысячу раз — да.

Николай взорвался. Он кричал, что она лжёт, что продалась за деньги, что не имеет права так поступать, ведь он «милостиво» вернулся к ней, доверил ей сына, дал шанс стать матерью — чего ещё ей нужно?! Он кричал долго, потом затих. Сидел, как сломленный. Валя даже почувствовала жалость.

Но в этот момент она окончательно поняла: перед ней — не человек, а пустота. И её путь — не назад, а вперёд.

— Петр, — сказала она тихо, — я согласна. Я хочу выйти за тебя замуж.

Николай задышал тяжело, как будто собирался снова кричать. Валя уже боялась за них обоих. Но тут раздался звонок.

Она открыла. На пороге — трое мужчин. Один представился юристом. Их цель — Николай.

Через минуту стало ясно: Егорка — не его сын.

Любовница Николая много лет встречалась с другим мужчиной — Дмитрием. И перед смертью призналась ему, что он — настоящий отец. Дмитрий — бизнесмен, с серьёзными связями. Он пришёл за сыном. С юристом. С охраной.

Разговор с Николаем был коротким. Генетическая экспертиза подтвердила всё. Через несколько дней Егорка уехал к своему настоящему отцу. Николай больше не имел права его видеть.

Валя смотрела на бывшего мужа, когда он собирал вещи. Ей было… всё равно.

— Удачи, — сказала она.

Он ушёл.

А потом Валентина и Петр поженились. В старинной церкви, в белом платье, с букетом лилий. У них была своя тихая, светлая, безмятежная жизнь. И больше ничто не могло их разлучить.