Лев Борисов о Людмиле Гурченко: «Чего только о ней не писали тогда — что крестик носит…»
Запись из дневника Олега Борисова за 17 мая 1991 года:
«По ТВ прошла наша последняя картина с Люсей Гурченко «Рецепт ее молодости». Я играю некоего барона, точнее, подыгрываю, скольжу за ней по паркету. За 30 лет, что мы знакомы, это шестая наша работа. Все началось в 1958-м со съемок «Балтийского неба» у Венгерова. Люся пришла в номер гостиницы «Октябрьская», где мы с Аллой (жена Алла Латынская), и до поздней ночи пела под аккомпанемент банджо.
Через три года она появилась на съемках «Гулящей». Алла хотела взять у нее интервью для телевизионной передачи. Получив ее предварительное согласие, позвонила в назначенный день. Люся стала отказываться, ссылаясь на плохое самочувствие и депрессию. Алла целый день провела с ней в гостинице, раздвинула шторы, приготовила кофе. Передача состоялась.
Телевидение тех лет техническими изысками не отличалось: перед тобой была камера и спрятаться от нее было некуда. Не было монтажа, пленку проявляли в кастрюлях. Из нашего дома частенько выносились мебель, чтобы создать телевизионный интерьер, и даже платья, которые я потом узнавал на других актрисах и дикторшах. Самой заметной передачей тех лет был полуфинал КВН с участием киевского ГВФ и московского НФТИ. Председателем жюри был Михаил Таль, а я был одним из ведущих. Киев выиграл одно очко, которое присудил как раз Таль, и должен был в финале играть с ленинградцами. Естественно, такого финала — без Москвы!! — нельзя было допустить, и его просто отменили. Еще запомнилась передача о Евтушенко, который был тогда опальным, но Алла убедила начальство, что он будет читать о любви. Остался сборник его стихов «Яблоко» с такой надписью: «Дорогой Алле, которая мне сразу очень понравилась и даже слишком очень…» Я все это терпел.
Люся в той черно-белой передаче запомнилась своей незащищенностью. Все нападки на нее, журналистская травля казались мне несправедливыми. Чего только о ней не писали тогда — что крестик носит, что много концертов дает… Она рассказывала это, придя к нам домой на бульвар Шевченко. Мы стояли на нашем балкончике, а внизу маленький Юрка колесил на велосипеде, объявляя остановки…
«Укротители велосипедов» — была наша следующая остановка, не самая удачная. Зато в «Рабочем поселке» оба, по-моему, сыграли неплохо.
«Знаешь такую песню у Бреля? — спросила как-то Люся, что-то напевая и нащелкивая ритм. — Это об одном лейтенанте, который постепенно становится капитаном, майором, полковником и все время твердит: «Я буду героем!» Правда, мне идут мужские слова? Тот генерал, у Бреля, ушел в отставку и понял, что никогда не станет героем. Я не думаю, что с нами будет так же… Терпение, терпение». Это был конец шестидесятых. У Люси не было работы в кино, у меня не клеилось в театре. Меня спасала семья и то, что в театре платили приличную зарплату. Ее положение было серьезней. Оно усугублялось еще «любовью народной», которая отголосками докатывалась и до меня. Так, соседи по купе, начитавшись очередного фельетона, почему-то допытывались: «И зачем вы соглашаетесь с ней играть? У нее же такая узкая талия…» Таких талий и в самом деле тогда не было…
Когда кончили снимать «Рецепт ее молодости», она подошла ко мне и произнесла очень доверительно: «Знаешь, кто мне в жизни помог больше всего? Ты… и Александр Сергеевич… Ну, почему ты — объяснять не буду. А Пушкину я благодарна за то, что он написал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля».
0 коммент.:
Отправить комментарий