«Ты жe знaeшь, кaк oнa пepeживaeт из-зa этoгo тeлeвизopa» — пpoбopмoтaл oн, нe глядя нa мeня

«Ты жe знaeшь, кaк oнa пepeживaeт из-зa этoгo тeлeвизopa» — пpoбopмoтaл oн, нe глядя нa мeня

Всё закончилось, и он остался один на один с выбором.

Я стояла у плиты, автоматически помешивая соус, когда наконец в прихожей раздался звук захлопнувшейся двери.

Игорь.

Опять задержался.

В горле застыло, но я сдержалась.

Может, на работе действительно что-то срочное?

Я поправила любимое домашнее платье — то самое, синее, в котором, по его словам, выгляжу особенно привлекательно — и попыталась улыбнуться.

Включила мягкий свет, чтобы создать уют.

Расставила тарелки, зажгла свечи.

Все должно быть безупречно.

Сегодня я так старалась сделать вечер особенным… Запах запечённого мяса с травами наполнял квартиру, а внутри меня всё сжималось от тревоги.

Он ворвался на кухню, как обычно с порывом.

В руках держал большой пакет с покупками.

Даже не взглянул на накрытый стол, на свечи, на меня в этом чёртовом платье.

Просто бросил сумку на стул и начал расстёгивать куртку. — Где ты была? — мой голос дрогнул, хотя я старалась звучать ровно. — У матери был, — ответил он.

У неё сломался телевизор… — сказал он так, будто не было трёх часов опоздания, будто не было моих звонков, которые он игнорировал.

Я медленно положила полотенце на стол.

Руки дрожали. — Я ужин приготовила.

Ждала тебя.

А ты… — Ну не мог же я её оставить одну, — пробормотал он, не глядя на меня. — Ты же знаешь, как она переживает из-за этого телевизора.

Единственное её развлечение… Что-то внутри меня лопнуло.

Три года.

Три года я пыталась построить семью, создать уют, быть хорошей женой.

А взамен — что?

Бесконечные оправдания, вечные «мать звонила», «матери нужна помощь»… — Твоя мать важнее меня? — слова вырвались сами, жгли горло. — Тогда живи с ней!

Я швырнула полотенце на стол.

В полной тишине оно упало, смяв салфетки, которые я так аккуратно складывала.

Игорь замер, напрягся всем телом.

Я заметила, как напряглись его скулы.

Но он не ответил.

Просто развернулся и покинул кухню.

Свечи продолжали гореть, освещая нетронутый ужин.

Где-то в глубине квартиры с грохотом захлопнулась входная дверь.

А я всё стояла, глядя на это чёртово полотенце и не могла двинуться с места.

В голове крутилась одна мысль: «Вот и всё.

Он сделал выбор».

Игорь вернулся домой после полуночи.

В подъезде привычно потянулся к кнопке звонка — и застыл.

Ключи.

Теперь нужны ключи.

Руки плохо слушались, когда он пытался вставить ключ в замок.

В квартире царила оглушающая тишина. — Татьяна? — позвал он в пустоту, уже понимая — её здесь нет.

Щёлкнул выключателем.

Кухня встретила его идеальным порядком: ни чашки в раковине, ни салфетки на столе.

Только записка, прикреплённая магнитом к холодильнику.

Почерк у неё всегда был резким, нервозным – буквы словно торопились покинуть страницу: «Мне нужно время.

Если хочешь жить с матерью – живи.

Я устала бороться за место в твоей жизни.» – Да что это за детский сад! – воскликнул он, бросая куртку на стул. – Решила меня шантажировать?

Вот так шантаж, понятно.

Гнев бил ключом, не давая сосредоточиться.

Он метался по квартире, словно зверь в клетке.

В спальне распахнул шкаф – половина вещей исчезла.

Их половина.

В ванной не оказалось ни любимого халата, ни щётки, ни крема с ванильным ароматом… Телефон в кармане завибрировал. «Мать».

Конечно, кто же ещё? – Да, мать. – Игорёк, ты куда пропал?

Я одна здесь, мне так плохо… – Мать, давай завтра, ладно? – впервые за долгое время ему не хотелось слушать эти постоянные жалобы. – Как завтра?

А кто мне таблетки принесёт?

Я сама не смогу дойти… Он сбросил звонок.

Просто так — сбросил.

Сел на кухне, уставившись в тёмное окно.

Тишина давила на уши.

Обычно в это время Татьяна уже суетилась, готовя ужин.

Напевала что-то себе под нос – ужасно фальшиво, но уютно.

А он… А он всегда спешил к матери.

Машинально открыл холодильник – пусто.

Ни котлет, что Татьяна готовила про запас, ни её фирменного салата.

Даже любимого пива не оказалось.

Закрыл дверцу, опёрся спиной и медленно опустился на пол. «Если хочешь быть с матери – будь». А он действительно хочет?

В голове внезапно всплыло: прошлое воскресенье, мать снова настаивала, чтобы он приехал.

А они с Татьяной собирались в парк, она так ждала… Он сорвался, накричал на жену – мол, ты ничего не понимаешь, у человека давление, а ты о прогулках думаешь!

Татьяна тогда не стала кричать в ответ.

Просто посмотрела – так, что внутри всё перевернулось.

Тихо сказала: «Знаешь, я тоже человек.

И у меня есть чувства.» А он отмахнулся… Потянулся к телефону – позвонить, извиниться.

Палец застыл над номером.

Что сказать? «Прости»?

Мало. «Вернись»?

Она права – выбирать должен он.

Он обязан принять решение.

Впервые за три года брака ему стало по-настоящему страшно.

Звонок в дверь матери прозвучал глухим эхом где-то внутри.

Игорь переступал с ноги на ногу, разглядывая облупившуюся краску на двери.

Сколько раз он стоял здесь?

Сотни?

Тысячи? – Игорёк! – мать распахнула дверь, обнимая его крепко, словно не желая отпускать. – Наконец-то!

А то я уж думала, совсем забыл обо мне… От неё исходил запах валерьянки и старых духов.

Тот же аромат, что в детстве.

Только тогда он казался тёплым, а теперь… – Проходи скорее, я пирожки испекла… – она шла впереди по коридору, поправляя седые волосы. – Ты же любишь с капустой?

А эта твоя… – она сжала губы, – наверное, и готовить толком не умеет?

Игорь застыл на месте, словно в оцепенении.

В гостиной, над древним диваном, висел портрет отца.

Большое изображение в тёмной раме – единственное напоминание о человеке, которого он почти не знал.

Отец скончался рано – сердце.

Мать говорила: «Он переутомился, слишком много работал».

А тётка однажды заметила: «Она его довела своими претензиями…» Игорь вдруг взглянул на отца под другим углом.

Вот он на фотографии – с натянутой улыбкой, в глазах усталость.

Всю жизнь между службой и домом, между обязанностью и… А было ли у него что-то своё?

Существовало ли счастье? – Мама, – он повернулся к матери, всё ещё суетившейся у плиты. – Нам нужно поговорить. – Конечно, сынок!

Сейчас, только дай мне закончить… – Нет.

Прямо сейчас.

Она остановилась, медленно опуская полотенце.

В её глазах мелькнул страх – она всегда боялась серьёзных разговоров. – Я больше так не могу, – слова давались с трудом, но он настоял на продолжении. – Я люблю Татьяну.

Она – моя жена, моя семья.

И я хочу быть с ней. – Что значит «хочешь быть с ней»? – голос матери взлетел до пронзительных нот. – А я?

Ты что, бросаешь мать? – Не бросаю.

Но и жить твоей жизнью больше не собираюсь. – Ах так! – она схватилась за сердце. – Значит, она тебя настроила!

Я всегда это знала!

Неблагодарная, отняла у меня сына… Раньше эта сцена срабатывала безотказно.

Он бросился бы к ней, стал бы уговаривать, оправдываться.

Но теперь… – Прекрати, мама, – его голос звучал решительно. – Татьяна никого у тебя не отнимала.

Это моё собственное решение.

Я не хочу повторять судьбу отца.

Она побледнела, пошатнулась: – А при чём тут твой отец?

Он… – Он был несчастен, мама.

И я тоже буду несчастен, если продолжу терзаться.

Я люблю тебя, ты моя мать.

Но Татьяна – моя жена.

И я выбираю её. – Уходишь? – она опустилась на стул, сгорбилась. – К ней? – Я ухожу к себе, мама.

К своей жизни.

Он направился к двери, но оглянулся: – Я буду звонить.

Помогать, если понадобится.

Но не в ущерб своей семье.

Прости, если сможешь.

Хлопнула входная дверь.

В подъезде пахло сыростью и кошками.

Игорь достал телефон – руки дрожали, но номер он знал наизусть. «Татьяна, нам надо поговорить.

Я всё осознал.

Действительно осознал.» Татьяна не сразу открыла дверь.

Игорь слышал её шаги с той стороны – медленные, неуверенные.

Щёлкнул замок. – Зачем ты пришёл? – её голос звучал устало.

Она похудела за эти дни, под глазами появились тени.

В старой футболке и джинсах она выглядела очень молодой и уязвимой. – Я всё понял, Таня, – он сделал шаг вперёд, но она подняла руку, останавливая его. – Подожди, дай мне договорить.

Я осознал, что чуть не потерял самое важное.

Ты – моя семья.

Не мать, а ты. – Слова, Игорёк, – она покачала головой. – Это лишь слова. – Нет.

Не просто слова, – он вынул из кармана ключи. – Смотри.

Я снял квартиру.

В другом районе.

Подальше от мамы.

Она сомнительно посмотрела на ключи: – И что это означает? – Это значит, что я хочу начать всё заново.

Верно.

Без ночных звонков от матери, без её просьб «зайди по пути».

Я поговорил с ней.

Объяснил, что теперь всё будет иначе.

Татьяна прислонилась к дверному косяку, обняла себя руками: – Она закатила истерику? – Устроила, – он с лёгкой грустью усмехнулся. – Но я не сдался.

Знаешь… я вдруг увидел фотографию отца.

И понял – так жить не хочу.

Не хочу всю жизнь рваться между ними, пытаться угодить.

Хочу жить.

С тобой.

Её глаза наполнились слезами: – А если она снова начнёт давить?

Будет звонить, жаловаться… – Я уже записал её на курсы компьютерной грамотности, – он улыбнулся. – Пусть учится пользоваться интернетом, общается с подругами.

У неё должна появиться своя жизнь.

А у нас – своя.

Она молчала, изучая его лицо, как будто что-то пытаясь понять.

Он терпеливо ждал. – Знаешь, что я поняла за эти дни? – наконец сказала она. – Что не хочу быть той, кто заставил тебя выбирать.

Но и быть вечно третьей тоже не желаю. – Я сам выбрал, Таня.

И знаешь что? – он осторожно взял её за руку. – Давай уедем.

На месяц, на два – куда угодно.

Я уже оформил отпуск. – А как же… – Мать? – он покачал головой. – У неё есть моя сестра, соседка тётя Нина, подруги из поликлиники.

Я больше не единственный человек в её жизни.

И не должен быть.

Татьяна молчала, но её пальцы в его ладони слегка задрожали и крепче сжались. – Поедем в Коблево? – тихо предложил он. – Помнишь, ты давно хотела?

Посидим на закате у воды, поговорим обо всём… – Ты уверен? – её голос был почти шепотом.

Он поднёс её руку к губам, поцеловал белеющие костяшки пальцев: – Абсолютно.

Она наконец улыбнулась – впервые за весь разговор.

По-настоящему, как прежде.

Потянулась к нему, обняла, уткнулась носом в плечо: – Я скучала. – Я тоже, родная.

Я тоже.

Где-то в кармане зазвонил телефон.

Но они не обратили внимания.

Теперь у них было время – их время, только для них двоих.

И целое море впереди.