ЩEПOТКA ЧEPНOЙ COЛИ

ЩEПOТКA ЧEPНOЙ COЛИ

Эту историю, такую старую, что кажется, она проросла сквозь время, словно корень могучего дуба, мне однажды поведала баба Галя — наша соседка. Она как-то пришла ко мне, чтобы одолжить немного соли, по-соседски, по-доброму. Я в тот момент как раз занималась стряпней, пекла пирожки с капустой, от которых по всему дому стоял такой духовитый, такой домашний запах, что на душе сразу становилось светло и спокойно. Я пригласила бабу Галю присоединиться, попить свежего чаю из самовара, который только что начал напевать свою неторопливую песню. Она не стала отказываться, с видимым удовольствием устроилась на краешке диванчика, вздохнула с облегчением, будто сбросила с плеч тяжелый груз прожитого дня.

И вот, смакуя теплый, только что из печи пирожок и запивая его горячим ароматным чаем, она посмотрела на меня своими мудрыми, немного уставшими глазами и произнесла: «Я сейчас расскажу тебе одну историю. Хочешь верь, а хочешь не верь, но это было всё с нашей семьей, на моих глазах. Запомни ее хорошенько». И, расположившись поудобнее, она начала свой неспешный рассказ, а за окном медленно сгущались сумерки, окрашивая небо в лиловые тона.

— Видишь ли, — начала она, — когда мне было всего семнадцать лет, самая пора надеждам цвести, в нашу деревню, затерянную среди полей и лесов, приехала родственница к местному кузнецу, его тётка по имени Алевтина. Внешность у нее была весьма запоминающаяся, даже, можно сказать, суровая. Неказистая, с заметным горбом и длинным, острым носом — ну вылитая, как в сказках говорят, баба-яга. Деревенские ребятишки, бывало, завидя ее, шарахались в сторону, а взрослые исподтишка перешептывались. Её потом так и прозвали за глаза — бабка-ешка. Но внешность, знаешь ли, бывает обманчива. За этим суровым обликом скрывалась душа редкой доброты и отзывчивости. Она многим помогала без лишних слов, лечила и людей от хворей разных, и скотину, знала травы, умела слово доброе сказать, которое боль унимало.

А вот настоящая злюка, нрав которой был темнее самой черной тучи, обитала на другом конце деревни, в стареньком, покосившемся домишке. Звали эту женщину Акулина. И, между прочим, сердце ее тлело недобрым огнем к тому самому кузнецу, но он и смотреть в ее сторону не желал, чувствуя, что за ней тянется шлейф чего-то неприятного. Эта Акулина вечно кому-нибудь пакостила: то у соседей курица загадочно сдохнет, то молоко в крынке прокиснет раньше времени, а уж сплетни и пересуды она сеяла щедрой рукой. Все в деревне об этом знали и старались лишний раз с ней не связываться, обходить ее дом стороной, чтобы не навлечь на себя беду.

И вот, после того как Алевтина поселилась у кузнеца, дела его пошли в гору небывалым образом. Заказы посыпались один за другим, деньги появились, и он, окрыленный успехом, наконец-то решил осуществить свою заветную мечту — жениться. Сердце его уже давно принадлежало моей младшей сестре, Варваре, девушке скромной, с румянцем во всю щеку и светлыми, как лен, волосами. Вот к ней он и заслал сватов. Свадьбу решили справлять скромную, без лишней помпы, чтобы потом все сбережения направить на строительство новой, просторной избы для молодой семьи.

И вот, в самый разгар хлопот, связанных с подготовкой к торжеству, к нашему дому неожиданно подошла та самая Акулина. Постучала в калитку несмело, вошла во двор и обратилась к нашей матушке с просьбой одолжить ей немного соли всего на пару дней. Мама очень удивилась: зачем идти через всю деревню, когда вокруг полно соседей? Но отказывать не стала, душа у нее была широкая, не помнящая зла. Насыпала ей в узелок добрую горсть и протянула.

Только Акулина направилась к воротам, как навстречу ей попалась Алевтина, возвращавшаяся с луга. Она молча, не здороваясь, обошла незваную гостью. А та, выйдя за калитку, вдруг резко обернулась, с силой плюнула ей в след и прошептала что-то очень быстро, почти неслышно, и тут же пустилась бегом прочь, словно испугалась собственной дерзости. Мы с мамой наблюдали за этой сценой с величайшим изумлением, не в силах понять смысл происходящего. А Алевтина не растерялась. Она недолго думая, наклонилась, взяла с земли небольшую горсть пыльной земли и бросила ее вслед убегающей Акулине, а затем перекрестила воздух широким, неторопливым крестом.

Подойдя к нам, она спросила спокойным, но серьезным голосом:

— Зачем она приходила, эта женщина?

— Соли взять, пообещала вернуть послезавтра, — ответила мама, все еще находясь под впечатлением от увиденного.

— Очень зря вы ей соли одолжили, — покачала головой Алевтина. — Не к добру это. Зло она задумала нашим молодым сделать, зависть черная ее сжигает изнутри. Но ничего, не печальтесь. Сейчас я кое-что сделаю.

Она попросила нас не мешать, прочитала тихим, но твердым голосом какой-то старинный заговор, а потом достала из кармана небольшой, но крепкий нож и воткнула его острием в самый угол деревянного порога нашей избы.

— Главное, — строго наказала она, — этот нож не трогать ни в коем случае. Пусть себе стоит на страже. А когда эта женщина принесет соль обратно, то в дом войти не сможет, почувствует непреодолимую преграду. Отдаст соль за порогом, вы ее возьмите, но в дом не заносите ни за что. Отнесите и высыпьте в отхожее место, подальше от жилья.

— Алевтина Петровна, а что это такое у вас в воротах между вами произошло? — не удержалась я от вопроса.

Старушка усмехнулась, и в глазах ее мелькнула искорка мудрости:

— Это, милая, можно назвать обменом любезностями. Только любезностями особого свойства.

Прошло ровно два дня. Мы уже почти забыли о том странном визите, как вдруг мама, выглянув в окно, тревожно сказала:

— Идет Акулина. Несет в руках узелок. Чует мое сердце, несет она нам не соль, а какое-то несчастье.

Мама вышла на крыльцо и стала ждать. Акулина подошла к самой двери, ухмыльнулась как-то криво и процедила:

— Что, подготовились к свадебке? Скоро гулять будем?

Но едва она попыталась переступить через порог, как ее буквально откинуло назад, будто невидимая сила толкнула ее в грудь. Она на мгновение растерялась, глаза ее расширились от удивления и страха. Затем, молча, сунула маме в руки тот самый узелок и, не говоря больше ни слова, развернулась и почти побежала прочь, оглядываясь через плечо. Мама нашла в себе силы не медлить. Она, как и велела Алевтина, не занося узелок в дом, сразу понесла его в дальний угол огорода. Мы с сестрой пошли следом, нам было нестерпимо любопытно.

И вот что мы увидели: когда мама развязала узелок и высыпала белую соль на землю, та не просто рассыпалась белой дорожкой. Нет. Соль моментально, прямо на наших глазах, почернела, стала угольно-черной, и будто тяжелая, ушла вглубь земли, провалилась, оставив после себя лишь темное, влажное пятно. Мы стояли в оцепенении, не в силах вымолвить ни слова.

— Ну и слава Богу, — выдохнула мама, перекрестившись. — Всё ушло. Всё зло, что она нам несла, ушло в землю. Спасибо Алевтине Петровне, она свадьбу и счастье наших молодых спасла. Видимо, до того завидно стало Акулине, что не ее в жены позвал кузнец, вот и решила навредить. Хотя, возможно, ей и замуж-то нельзя было, скорей от чистой вредности и черной зависти решила такую гадость сделать.

В тот же вечер, когда солнце уже скрылось за лесом, мы с мамой отправились к Алевтине, чтобы от всей души поблагодарить ее за помощь, за ее мудрость и заступничество. Она выслушала нас, кивнула, а потом сказала тихим, но очень внятным голосом:

— Запомните, мои хорошие, несколько простых вещей. И если будете их соблюдать, то сумеете уберечь и свой дом, и свою семью от любой напасти.

Она подошла к печи, поправила платок на голове и начала перечислять, загибая пальцы:

— Во-первых, от непрошеных и злых людей веник надо держать не где попало, а на кухне или сразу за дверью, да ручкой вниз. Это старинный способ. А для усиления, можно взять обычную зелёную нитку, подержать ее в руках, наговорить на нее простые слова: «Кто ко мне со злом придёт, тот его назад с собой возьмёт» и привязать эту ниточку на ручку веника. Пусть себе висит.

— Во-вторых, обязательно забейте новый, крепкий гвоздь в дверной косяк. Вот что надо читать, когда его вбиваешь, слушайте внимательно: «Гвоздь, я беру тебя, чтобы ты послужил мне и моей семье. Пока ты в моем косяке спишь, всех родных бережешь и сторожишь. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». Этот гвоздь отлично сочетается с подковой. А вот подкова должна быть непременно металлической и лучше старой, бывшей в употреблении. Прибивать ее надо над дверью, но только рожками вниз, чтобы благодать из дома не вытекала, а наоборот, оставалась в нем.

— И третье, самое простое. Обычная домашняя соль — это замечательный оберёг от любого зла, и она не требует никаких сложных обрядов. Если чувствуете беспокойство, просто тонкой струйкой посыпьте порог вашего дома, и недруг не сможет причинить вашему дому вред, его злые намерения рассеются, как дым.

Помолчав, баба Галя посмотрела на меня своими проницательными глазами и добавила:

— Так что и ты, милая, запомни эти советы. В жизни всякое бывает.

А я, сидя на диване и переваривая услышанное, не удержалась и спросила:

— Так значит, баба Галя, в долг давать ничего вообще нельзя? Ни соль, ни муку, ни сахар?

Она рассмеялась своим мягким, грудным смехом:

— Да нет, почему же нельзя? Давать можно и нужно, если человек хороший, с добрым сердцем. Только смотря кому и когда. Надо сердцем слушать. Но это уже совсем другая история, длинная-предлинная. Ладно, давай мне соль, я пойду, дела ждут. — Она посмотрела на мое задумчивое лицо и снова тихонько рассмеялась. — Не бойся, я же не ведьма какая-нибудь. Просто вспомнила эту давнюю историю, к слову пришлась.

И она, поднимаясь с дивана, трижды перекрестилась на икону в красном углу, взяла со стола небольшой пакетик с солью, еще раз поблагодарила за угощение и за теплый прием и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

А я осталась сидеть за столом, в комнате, где еще витал аромат свежей выпечки и чая, и долго-долго смотрела в окно на темнеющее небо. В голове крутились мысли о простой деревенской магии, о добре и зле, о том, как тонок бывает порой мир, и как важно его чувствовать. И пусть разум твердил, что все это просто суеверия, но в глубине души оставалось тихое, непоколебимое сомнение, а вдруг… вдруг это все правда? Вот такие мы, люди, мнительные, и в каждом из нас живет частичка той далекой, дремучей веры, что передается из поколения в поколение вместе с историями, похожими на эту.