Cпacитeль в coбaчьeй шкуpe

Cпacитeль в coбaчьeй шкуpe

Алина медленно закрыла за собой калитку родительского дома, стараясь не шуметь. Визит к матери всегда выбивал ее из колеи, оставляя после себя странное послевкусие — смесь легкой грусти, теплой ностальгии и невысказанных слов. Она села в свою машину и, глубоко вздохнув, тронулась в сторону вокзала. Обратный путь предстояло проделать на поезде.

Вечерний перрон был почти пуст, продуваемый колким осенним ветром. Огни составов мигали сонно и устало. Алина нашла свой вагон, поднялась по холодным ступенькам и, с облегчением обнаружив купе пустым, устроилась у окна на нижней полке. Стекло было прохладным, за ним проплывали размытые огни сортировочных станций, и в этой тишине она наконец смогла расслабиться, отдавшись монотонному покачиванию вагона.

На большой узловой станции, где поезд стоял дольше обычного, дверь купе скрипнула. На пороге стояла женщина лет пятидесяти с добрым, уставшим лицом, увенчанным седым, аккуратно убранным в хвостик пучком. В одной руке она держала потертый чемодан, в другой — небольшую переноску, из которой доносилось легкое поскуливание.

— Простите, дорогая, — голос у женщины был тихим и каким-то бархатистым. — Это, кажется, мое место. Восьмое, верхнее. Не сочтите за великую трудность, не могли бы вы поменяться? Возраст уже не тот, чтобы на облака забираться.

Алина, не раздумывая, улыбнулась и кивнула:

— Конечно! Я как раз внизу люблю. Перебирайтесь, пожалуйста.

— Спасибо вам огромное, — женщина visibly повеселела. — Я Вера Николаевна. А это моя попутчица, Катюша.

Из переноски навстречу Алине высунулся любопытный мокрый нос и пара блестящих бусинок-глаз. Это была маленькая, явно беспородная, но невероятно забавная на вид собачка с торчащими в разные стороны ушами и шерсткой цвета подпавшего осеннего листа.

Не успели они как следует устроиться, как дверь снова распахнулась, впуская внутрь массивную фигуру дородного мужчины. Он тяжело дышал, сердито хмурился и, бросив оценивающий взгляд на переноску, громко фыркнул.

— Вот, нашли место для зоопарка, — проворчал он, втискивая свой чемодан на нижнюю полку напротив. — Только беспородных шавок нам в купе не хватало. И вообще, по правилам, собак надо в багажном вагоне перевозить, в специальных ящиках. А не среди людей.

Алина почувствовала, как по спине пробежали мурашки от возмущения. Она уже собралась парировать, но в этот момент в купе вошел последний пассажир. Мужчина лет сорока, с умным, спокойным лицом и внимательным взглядом. Он услышал последнюю фразу и, прежде чем занять свое место, мягко, но твердо сказал:

— Простите, но я не согласен. Преданность и ум измеряются не родословной, а сердцем.

Его слова прозвучали так весомо, что ворчун на секунду замолчал. Алина, почувствовав поддержку, добавила:

— Именно. Иногда беспородные собаки оказываются в тысячу раз умнее и вернее иных двуногих.

Незнакомец кивнул ей с легкой улыбкой.

— Абсолютно солидарен. Меня в детстве спас как раз такой беспородный герой. Мама потом во всех подробностях рассказывала, если интересно — могу поделиться.

Вера Николаевна и Алина ответили почти хором:

— Конечно, интересно!

Дордый попутчик что-то недовольно пробормотал себе под нос, но на него уже никто не обращал внимания. Антон — так представился мужчина — предложил сначала всем удобно устроиться, а затем устроить небольшое чаепитие, во время которого он и расскажет свою историю.

Вскоре, расправив постели, он легко спрыгнул с верхней полки.

— Я иду за кипятком, составлю компанию?

Алина с готовностью последовала за ним, захватив и кружку Веры Николаевны. Когда они вернулись с дымящимся титаном, картина в купе изменилась. На откидном столике красовалось настоящее пиршество: румяные домашние булочки, пирожки с разными начинками, а посредине этого великолепия стояла целая банка темного, почти черного вишневого варенья.

— Ой, батюшки! — воскликнула Вера Николаевна. — Да откуда же это всё?

— Это моя дочка-хозяюшка постаралась, — с материнской гордостью сказала женщина. — Напекла, будто я одна целый полк буду кормить. Ну-ка, молодежь, угощайтесь! И вы, мужчины, не стесняйтесь.

Угрюмый попутчик после недолгой паузы полез в свою сумку и молча достал оттуда баночку душистого меда и несколько крупных ватрушек с творогом. Антон и Алина тоже выложили припасенные яблоки, печенье и шоколад.

Так, вопреки начальной напряженности, в купе воцарилась почти домашняя, уютная атмосфера. Запах свежей выпечки, сладкого чая и меда смешался в единый аромат душевности. Рассказ Антона начался лишь тогда, когда первая чашка согревающего напитка была выпита.

Все устроились поудобнее, и он начал свое повествование, его голос стал тише, глубже, погружая слушателей в давно ушедшие дни.

— Жили мы тогда на самой окраине города, в старом, но крепком домике на три небольшие комнатки: спальня родителей, зал, где спал я, и кухня. Дом был куплен на все сбережения после продажи нашего большого дома в райцентре. Но отец мой, Виктор, был строителем от Бога, мастером на все руки. Он смотрел на это жилище не как на конечный пункт, а как на начало. «Вот, Анечка, перезимуем, — говорил он маме, — материал подкопим, денег, и я тебе тут такой терем выстрою, все соседи завидовать будут!»

С такими светлыми мыслями они и начали новую жизнь. Отец устроился на стройку, мама — помощницей воспитателя в детский сад. Жили душа в душу первые полгода. А потом мама стала замечать перемены. Отец все чаще задерживался после работы, ссылаясь на срочные заказы, на то, что в отсутствие начальства можно бесплатно строгать детали для будущего дома.

Отношения его к матери стали холоднее, резче. Она оправдывала его усталостью: день на стройке, ночь за станком — какое уж тут нежное обращение.

Однажды мы возвращались из сада позже обычного. Мама задержалась, потому что одного малыша забыли забрать, и она не могла его оставить. Проезжая мимо участка, где работал отец, мама решила заехать, чтобы поехать домой вместе. Мы шли по длинному, полутемному коридору строительной бытовки. Дорога была знакомой, она уже привозила ему тут обед как-то в выходной. И вдруг из-за двери в конце коридора донесся сдержанный, звонкий женский смех. А следом — низкий, раскатистый смех отца. Такого смеха я от него давно не слышал.

Мама замерла на месте. Она хотела развернуться и уйти, но я в тот момент вырвал свою руку из ее ладони и побежал к знакомому голосу. Распахнул дверь и застыл на пороге. Потом обернулся на подбегавшую мать, поднял руку и, указывая пальцем вглубь комнаты, громко и четко сказал:

— Мама, смотри! Папа какую-то тётю целует!

Они столкнулись в дверном проеме: мама — с одной стороны, отец — с другой. Он был без рубашки, и на его загорелой груди алел свежий багровый засос.

— Что вы тут делаете? — прошипел он, его глаза были полны чистой, неподдельной злобы.

— Двери для нашего будущего дома выпиливаешь, милый? — голос мамы дрогнул, но она держалась.

Из-за его спины послышался наглый молодой голос:

— Виктор, а кто там?

Мама сделала шаг внутрь, но отец грубо оттолкнул ее плечом.

— Иди домой. Нечего тут.

— Я пойду. А ты… ты лучше туда не приходи. Твоего места там больше нет.

— Ну и отлично. Так и договорились, — бросил он ей в спину.

Она не плакала всю дорогу. Молчала. Рука ее, сжимающая мою, была ледяной и дрожала. Дома она закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и только тогда разревелась, как маленькая, беззащитная девочка. Она никогда не ожидала от своего Виктора, от человека, которому доверяла безгранично, такого чудовищного, низкого предательства.

И в тот момент, когда ее тело содрогалось от рыданий, в дверь послышался тихий, настойчивый скрежет. Она открыла. На пороге сидел Байкал. Наш дворовый пёс. Мама впустила его, снова рухнула в кресло, закрыв лицо руками. Байкал подошел, осторожно положил свою мохнатую голову ей на колени и уставился на нее своими преданными, понимающими глазами. Потом мягко лизнул ее пальцы, сжатые в бессильных кулаках.

— Ты пришел меня пожалеть, родной? — сквозь слезы прошептала мама, обнимая его шею. — Спасибо тебе. Спасибо, что ты есть.

Байкал появился у нас во дворе прошлой зимой. Он прибрел к нам, полузамерзший, тощий, с поджатым хвостом. Мама накормила его, обогрела и оставила жить. В углу у сарая она соорудила ему будку из старой коробки, утеплила отцовским полушубком, который тот собирался выбросить. Так он и остался с нами. Самый обычный, беспородный, но невероятно добрый и умный пёс.

Отец появился дома через пару дней, когда мамы не было. Он пришел, словно вор, подгадав время. Я спал в своей комнате. Его разбудил грохот — он ролся в шкафу, собирая свои вещи, и что-то уронил. Я соскочил с кровати и побежал к нему, радостный, еще не понимая, что происходит. Но он оттолкнул меня так, что я отлетел назад, в спальню. Он захлопнул дверь прямо перед моим носом. Я услышал, как щелкнул ключ в замке. Испуганный, я залез под одеяло и заплакал. Это был не мой папа. Мой папа не мог быть таким чужим и злым.

Потом в доме повис резкий, едкий запах бензина. Хлопнула входная дверь. Я лежал, затаившись, боясь пошевелиться. А потом в воздухе пополз другой запах — сладковатый, удушливый, запах дыма. Он густел на глазах. Я набрался смелости, подбежал к двери и распахнул ее. То, что я увидел, парализовало меня. Весь зал был объят ослепительно-яркими, оранжевыми языками пламени. Они пожирали занавески, мебель, пожирали воздух. Страшный треск огня заглушал все.

Я закричал. Забился обратно в комнату, в свой угол, под кровать. Кричал, звал на помощь, но голос становился все тише, а дышать — все невозможнее. Горло невыносимо першило, глаза слезились. Мир сузился до раскаленного, дымного марева. Сознание уплывало, темнело в глазах. Последнее, что я почувствовал, — это кто-то с силой тащит меня за майку…

Я очнулся от резкой боли — меня волокли по полу. Над собой я увидел морду Байкала. Он, скуля, с нечеловеческим усилием вцепился зубами в ткань моей майки и тянул меня к выходу. Потом чьи-то сильные руки подхватили меня на руки, и через мгновение я оказался на свежей, невероятно сладкой от прохлады улице. Крики, шум, кто-то громко звал маму, а она билась в истерике в руках у соседей… Потом снова темнота.

Очнулся я уже в больнице. Возле кровати сидела мама, ее лицо было исчерчено слезами. Рядом был строгий мужчина в форме — следователь. Он спросил меня тихо, очень осторожно, видел ли я того, кто приходил в наш дом. И я все рассказал. Как пришел папа. Как толкнул меня. Как запахло страшно, а потом стало горячо.

Отца нашли быстро. В Саратове, у той самой женщины. Оказалось, она поставила ему условие: она возьмет его к себе в свой большой дом только в том случае, если он избавится от обузы в виде бывшей семьи и, главное, от меня — чтобы не платить алименты. Он решил избавиться кардинально. Поджег дом, зная, что я там один.

А спас меня Байкал. Когда отец ушел, пес сразу почуял неладное. Он начал дико скрестись в дверь, пытаясь ее открыть. Потом, поняв тщетность, он помчался к соседям. Сначала он лаял, привлекая внимание, а когда никто не выходил, поднял невероятный, леденящий душу вой. Такой вой, от которого кровь стынет в жилах. Сосед, наконец, выглянул. Байкал кинулся к нашему дому, снова начал прыгать на дверь, царапать ее. И только тогда мужчина почувствовал запах гари. Дверь была заперта. Не думая, он схватил топор и выбил замок. Внутри уже бушевало пламя. И первым, не раздумывая ни секунды, в этот ад ринулся Байкал. Сосед, накинув на голову куртку, бросился за ним. Так они и вытащили меня, уже почти бездыханного.

Дом сгорел дотла. Нам потом, правда, дали маленькую двушку в старом фонде. Соседи собрали кто что мог: одежду, мебель, посуду. Мы с мамой очень медленно, по крупицам, начали восстанавливать нашу жизнь. Выжили. А Байкал прожил с нами до глубокой старости, став самым верным и любимым членом семьи. Когда его не стало, мама очень долго горевала. Но сейчас у нее живет новая подопечная — тоже подобранная на улице овчарка Люся. Мама говорит, что добро, подаренное бездомному псу, всегда возвращается бумерангом спасения.

В купе повисла гробовая тишина. Было слышно только равномерное постукивание колес. Вера Николаевна первая выдохнула, вытирая слёзы платочком:

— Господи, какая жуткая история… Каким же бессердечным чудовищем надо быть, чтобы родное дитя… ради каких-то денег…

Алина сидела, обхватив себя за плечи, по ее коже бегали мурашки. Она смотрела в темное окно, где мелькали отражения их бледных лиц.

— Это просто какая-то средневековая дикость, — прошептала она. — Но ваш Байкал… он настоящий ангел-хранитель. Герой.

Антон кивнул, и в его глазах светилась легкая печаль.

— Да. Он отплатил маме за ее доброту сполна. Она спасла ему жизнь, а он спас меня. Они самые преданные существа на свете. После этого я их просто боготворю.

Угрюмый попутчик молча смотрел в пол. Он больше не ворчал. Он просто сидел, тяжело дыша, и крутил в своих мясистых пальцах пустую кружку. Катька, почуяв всеобщее напряжение, тихо выбралась из переноски и, подойдя к нему, осторожно ткнулась носом в его руку. Мужчина вздрогнул, посмотрел на маленькую собачку, на ее преданные, ничего не требующие глаза. Затем он, медленно, будто против своей воли, опустил ладонь и очень нежно погладил ее по голове.

Больше в ту ночь в купе не сказали ни слова. Но атмосфера в нем изменилась навсегда. Она была наполнена памятью о подвиге обычной дворовой собаки и тихой, немой благодарностью всем спасителям, чья любовь не зависит от породы и происхождения.