—Ты жe мaмe зaпpeтилa к нaм пpиeзжaть, вoт я тeпepь к нeй eзжу, — oбъяcняeт cупpуг cвoи зaдepжки c paбoты

—Ты жe мaмe зaпpeтилa к нaм пpиeзжaть, вoт я тeпepь к нeй eзжу, — oбъяcняeт cупpуг cвoи зaдepжки c paбoты

Когда я выходила замуж за Артёма, мне казалось, что наконец-то начинается моя взрослая, самостоятельная жизнь. Мы переехали в мою двухкомнатную квартиру, и я искренне радовалась, что избежала варианта с «жизнью с мамой мужа». Его мать, Людмила Васильевна, с самого начала смотрела на меня как на врага — не как на женщину, которую выбрал её сын, а как на соперницу. Это было не в словах, а в каждом взгляде, в интонациях, в мелких колкостях, которые она себе позволяла.

— Я вырастила настоящего мужчину, не для того, чтобы он от матери отвернулся, — говорила она в первые месяцы нашего брака. Словно заранее оправдывала своё регулярное присутствие в нашей жизни.

Хотя жили мы физически вдвоём, ощущение было, будто втроём. Каждый вечер, стабильно через двадцать минут после нашего возвращения с работы, раздавался звонок в дверь. Конечно, это была она — с фирменной сумкой, пакетом еды и упрёками.

— Ой, опять макароны? Бедный Артём... Ты совсем его не любишь, да? — весело говорила она, скользя взглядом по моей кухне и морщась при виде вчерашней кастрюли.

Артём, вместо того чтобы обозначить границы, только разводил руками:

— Она просто скучает. С нами ей спокойнее.

Потом я забеременела. И наивно обрадовалась: ну вот, теперь-то она поймёт, что мне будет не до визитов. Но всё вышло наоборот.

— Я теперь каждый день буду приходить помогать! — радостно заявила свекровь.

Но помощи не случилось. Да, она приходила. Но не с заботой — с бесконечными вздохами:

— В наше время… Я одна двоих поднимала, и ничего, не ныла…

Попросишь подержать малыша — «ой, не-не, я уже не та, руки дрожат». Попросишь почистить картошку — «ну что ты, я же не наёмная, я гостья». А вот пересматривать шкафы, копаться в белье, высказывать своё мнение о пелёнках и грудном вскармливании — здесь она чувствовала себя как дома.

Полгода я терпела. А потом просто не выдержала.

— Больше не приезжайте. Ни помогать, ни просто так. Только если мы вас пригласим.

Она обиделась. И исчезла. Я выдохнула с облегчением — и очень скоро пожалела об этом.

Артём перестал возвращаться домой вовремя. Сначала говорил, что на работе завал. Потом стал честнее:

— Маме одиноко. Ей тяжело. Она переживает.

На выходных он уходил к ней с утра и возвращался ближе к полуночи. С ребёнком он не сидел, со мной почти не разговаривал. Завтракал, принимал душ, ложился спать. Всё.

Когда я наконец набралась смелости сказать, что так жить нельзя, он посмотрел на меня как на обвиняемую в суде:

— Ты сама всё испортила. Повела себя с мамой ужасно. Теперь мне приходится её поддерживать.

Я... осталась виноватой. Не он. Не она. А я — за то, что просто хотела жить своей семьёй. В своём доме. Без вторжений. Без упрёков. Без пассивной агрессии.

В какой-то момент я поняла: я одна. Даже не юридически — эмоционально. Формально у меня есть муж, но он живёт в другой реальности, где я — раздражитель. Где его главный союз — не со мной, а с матерью.

И я сказала ему:

— Если ты не определишься, где твоя семья, я всё решу сама. Чемодан — и к маме. Я подаю на развод. Для меня, если честно, уже ничего не изменится. Я и так всё делаю одна.