— Cынoчeк, этo — твoя дoчкa, — Мuшe пpucнuлacь пoкoйнaя мaмa, — я eё у Бoжeнькu выпpocuлa!

— Cынoчeк, этo — твoя дoчкa, — Мuшe пpucнuлacь пoкoйнaя мaмa, — я eё у Бoжeнькu выпpocuлa!

— Сыночек, это — твоя дочка, — Мише приснилась покойная мама, — я ее у Боженьки выпросила! Сыночек, как мне хочется, чтобы у тебя все было хорошо… Я так переживаю за тебя, мой мальчик! Береги себя, пожалуйста…

***

В Сибири, где Миша родился, жил и теперь отбывал свой пятилетний срок в колонии, зима наступала рано. Было еще только начало ноября, но морозы уже пришли на смену долгим холодным дождям, и голые ветки деревьев серебрились инеем в бледном свете рассветного солнца.

До подъема оставалось еще примерно час. Сосед Миши мирно посапывал в своей жесткой постели, изредка ворочаясь и что-то бормоча во сне. А вот Мише что-то не спалось. Какая-то смутная тревога назревала в его сердце. Миша знал причину этой тревоги — дело было в его матери, Клавдии Павловны.

Она уже давно не навещала его, и Миша никак не мог узнать почему. Вестей от нее он не получал уже почти четыре месяца. На прошлой неделе ему исполнилось двадцать четыре, и мать даже не позвонила, чтобы поздравить его. Миша сам пытался связаться с ней, но все его телефонные звонки и письма оставались без ответа.

Миша вернулся на место и прилег на жесткие нары. Глядя в потолок, испещренный трещинами, он предался воспоминаниям о прошлой жизни. Он попал сюда четыре года назад, из-за того, что повздорил с Данилой, сыном одного обеспеченного человека. Тогда Миша жил и работал в городе — сбежал он туда в поисках лучшей жизни. Причиной той ссоры была одна девушка, кажется, ее звали Анжелика. Миша любил ее, а она любила Данилу. И однажды, выясняя отношения с ним, Миша сломал ему руку и челюсть. Все произошло быстро: в бар, где выпивал Миша, зашли Анжелика и Данила. Увидев, как они целуются, хмель, помноженный на ревность, сыграл с Мишей злую шутку — он накинулся на Данилу, как цепной пес, и тот выхватил пистолет.

Миша выбил оружие из его рук и, не помня себя от ярости, начал размахивать кулаками. Бросив искалеченного Данила, он вышел из бара и пошел домой, где его и схватили блюстители порядка. Далее был СИЗО, потом суд, потом снова СИЗО, и вот, наконец, он оказался здесь.

В дверь камеры забарабанил охранник.

— Подъем! — послышался его рев, и в камере включился свет, ослепляя находящихся в ней.

Николай спрыгнул с нар и побежал к двери. Миша, услышав звук проворачиваемого в скважине ключа, медленно подошел к выходу. Настало время утренней проверки и очередного тоскливого дня в неволе.

После проверки и скудного завтрака Миша с Николаем отправились работать в столовую. Николай готовил для заключенных завтрак, обед и ужин, а Миша помогал ему в этом нелегком деле. Работа была грязной и тяжелой, но без нее Миша чувствовал бы себя еще более тоскливо. Здесь, в тюрьме, всего-то и было развлечений, что работать, смотреть футбол и новости по телевизору и по выходным играть в шахматы. Эти занятия скрашивали ожидание вестей с воли, передачек от родных и их визитов.

После обеда Миша спросил у охранника Максима, дежурившего в этот день, о том, нет ли новостей от его матери.

— Не-а, — бросил Максим, — если бы были, я бы обязательно тебе сказал. Да ты не переживай, вечером будет возможность, и ты позвонишь ей.

Если бы Максим только знал, какие новости ему предстояло в скором времени передать Мише...

***

День подходил к концу. Миша и Николай приготовили ужин и отдыхали, слушая старый радиоприемник. Дверь столовой отворилась, и в нее вошел Максим.

— Солонихин, — обратился он к Максиму, — там это, к телефону тебя просят.

Миша встрепенулся.

— Мама? — сходу спросил он, глядя на охранника горящими глазами.

— Там узнаешь, — ответил ему Максим и повел его к телефону.

Миша взял со стола трубку стационарного аппарата и прислушался.

— Миша? — донесся из трубки женский голос.

Миша его сразу узнал — это звонила соседка его матери, Вера. Вере было тридцать пять, и она держала большую ферму, на которой когда-то работал Миша.

— Да, это я, — ответил Миша, — как там мама?

Трубка на несколько мгновений умолкла, и тревога в сердце Мише возросла до пугающих размеров.

— Мама... Клавдия Павловна... она, — промямлила Вера, — она... Ушла она, Миш. Сегодня ночью... Приступ, не довезли до больницы. Послезавтра похороны...

Миша выронил трубку из рук, и она, покачиваясь на проводе, громко ударялась о ножку стола. Максим, стоявший рядом, подошел к Мише.

— Что случилось? — спросил он, но Миша не расслышал его вопроса.

Максим вывел его в темный коридор и закрыл за собой дверь.

— Мамы нет… Послезавтра похороны.

Даже если он напишет ходатайство, прося о том, чтобы проводить мать, за три дня его никто не рассмотрит. К тому же, начальник колонии, Михаил Сергеевич, относился к Мише с предубеждением, и даже такое событие вряд ли смягчило бы его жесткую натуру. Нет, у Миши не было никаких шансов. Или... Мишу вдруг осенило.

— Бежать, — мелькнула в его голове шальная мысль, — бежать! Но как?

И Миша начал рисовать в голове план побега.

***

Сначала это были неуверенные штрихи, но потом, окрепнув, он все увереннее выводил линии, ведущие его к свободе. Придя в столовую, он заглянул в старый мусоропровод. Вроде бы достаточно широкий, чтобы он смог пролезть в него. Миша взял стоящий рядом мешок, доверху набитый картофельными и луковыми очистками, и бросил его туда. Мешок, ударяясь о стенки трубы, с грохотом свалился вниз. Миша знал, что контейнер, куда отправлялся мусор, стоял рядом с ограждением, за которым находилась свобода. Нужно было лишь прыгнуть в мусоропровод, скатиться вниз по трубе и перепрыгнуть через забор.

Из размышлений о побеге Мише вырвал голос Николая.

— Эй, ты чего туда пялишься? — спросил он, — кино там что ли показывают? Закрой, воняет же.

Миша захлопнул дверцу мусоропровода.

— Слушай, Грудкин, — обратился к нему Миша, — ты сидишь тут уже не первый раз, так вот, ответь-ка мне: отсюда бежал кто-нибудь?

Николай уставился на него взглядом, в котором смешались испуг и удивление.

— Бежал? Да, в первую мою ходку тут один попытался, но его шлепнули при задержании. Недалеко ушел... — ответил он.

И тут же задал вопрос:

— А к чему ты клонишь? Уж не задумал ли чего?

Миша молча принялся разливать похлебку по мискам. Закончив дело, он сел на стул и сказал, будто обращаясь к самому себе:

— Мама у меня умерла сегодня ночью. И мне надо успеть к ней на похороны. Понимаешь ты или нет?

Николай перекрестился, а Миша продолжил:

— Сегодня ночью я бегу отсюда, с твоей помощью или без. Не хочешь помогать — так хоть не путайся под ногами!

Перед ужином Миша раскрыл детали своего побега Николаю. Они сдружились за то время, что сидели вместе, и Миша не сомневался в том, что Николай не сдаст его при первой же возможности. Николай, выслушав его, тяжко вздохнул.

— И когда начнем? — спросил он.

Миша ответил:

— Да прямо сейчас.

После этих слов он что есть силы врезал Николаю под дых. Николай не остался в долгу и наградил его в ответ крепким подзатыльником. Они сцепились и покатились по полу, круша все на своем пути. С полок полетели склянки, пакеты с крупами, кастрюли — в общем все, что на них находилось. Через пару минут на месте их поединка образовался неимоверный хаос. На шум, устроенный ими, прибежали охранники. Они растащили дерущихся и скрутили их.

— Что вы тут устроили? — рявкнул Максим, замахиваясь дубинкой на Николая.

Тот втянул голову в плечи и закрыл рукой нос.

— Значит так, — сказал Максим, — пока тут все не будет убрано, никто из вас отсюда не выйдет. А когда закончите уборку — отправитесь прямиком в карцер на десять суток! Да, и жрать вы сегодня тоже не получите.

С этими словами он снова замахнулся дубинкой, теперь уже на Мишу, и тот насмешливо посмотрел ему прямо в глаза. Максим вместе с другими охранниками вышел из столовой и запер за собой дверь.

— Кажется, сработало, — сказал Николай, подбирая с пола осколки разбившейся посуды.

Миша кивнул.

— Ты прости за все, — виновато сказал он, — и за карцер тоже.

Николай ухмыльнулся.

— Не в первой мне сидеть в одиночке, — бросил он.

Миша снова кивнул и открыл дверцу мусоропровода.

— Пора, — сказал он, протягивая руку Николаю, — спасибо, брат. Даст бог — свидимся.

И с этими словами Миша прыгнул в черную дыру, из которой доносился удушливый запах гнили.

***

Спуск был коротким, но запоминающимся. Миша пролетел по трубе, словно болид, грохоча и больно ударяясь о стенки. Он со всего размаху влетел в контейнер, набитый зловонными отходами, и утонул в них с головой. Миша высунулся наружу, осторожно оглядываясь.

Справа, на высокой деревянной вышке, спиной к нему стоял часовой. Миша, следя за его движениями, аккуратно выбрался из контейнера и полез по забору. Часовой по-прежнему стоял, не поворачиваясь в его сторону. Добравшись до верха, Миша, втянув кисти рук в рукава, стал перебираться через колючую проволоку. Колючки впивались в кожу сквозь плотную ткань, но он старался не обращать внимания на боль. Один звук — и он был бы обнаружен. Перебравшись через колючее препятствие, Миша спрыгнул с трехметровой высоты вниз, больно приземлившись на прямые ноги. Пока все шло так, как было нужно.

Оказавшись за забором, Миша крадучись направился к парковке возле входа. Там стояло несколько машин и старый мотоцикл одного из охранников. Миша сначала проверил машины — все были заперты. Мише не оставалось ничего другого, как, сняв мотоцикл с подножки, толкать его подальше от здания тюрьмы. Откатив мотоцикл примерно на триста метров, Миша пинком ударил стартер, и тот, глухо рыча, завелся. Немного погазовав для прогрева двигателя, Миша резко развернул технику на месте и помчался сквозь ночной лес, не зажигая фар. Он гнал так, словно за ним в погоню пустились все обитатели ада. Холодный ветер бил ему прямо в лицо, и из глаз Миши непрерывно катились слезы.

В это время, обнаружив отсутствие Миши, надзиратели тащили Николая по коридору в кабинет начальника колонии. Втолкнув его в кабинет и усадив на стул, они стали вытаскивать из него информацию о побеге. Николай, коротко ответил:

— Мать у него умерла, вот и сбежал наш Мишка.

Вся тюрьма встала на уши. Охранники, похватав оружие и запрыгнув в машины, помчались на поиски. В ночное небо над тюрьмой стреляли своими лучами прожекторы, а тишину оглашал пронзительный вой сирены. Миша, успевший преодолеть за это время несколько десятков километров, этого уже не видел и не слышал.

***

Максим, трясясь в —УАЗике в обнимку с винтовкой, велел водителю остановиться.

— Нечего рыскать по лесу в потемках, — сказал он, — мы знаем, куда он направляется, там его и возьмем. Поворачивай назад.

Водитель, сделав несколько попыток возразить ему, сдался и развернул машину.

Мотоцикл под Мишей внезапно взвизгнул и заглох. Миша открутил крышку бензобака — там было пусто. Бросив бесполезную теперь технику, он пешком пошел через лес, продираясь сквозь кусты ежевики и шиповника. Было уже за полночь, когда он, выйдя из леса, увидел вдалеке огни родного поселка.

Миша, крадучись, словно тень, подошел к дому Веры и постучал в окно. В доме горел свет, и он присел на завалинку, чтобы не быть замеченным каким-нибудь случайным прохожим. Хлопнула входная дверь, на ступеньках крыльца послышались шаги, и ворота открыла Вера. Увидев Мишу, она ахнула и, схватив за руку, втащила во двор.

—Ты сбежал? — шепотом спросила она, увидев на Мишке разодранную тюремную робу, —дурак, сроку себе накрутил! Поймают, еще три года сидеть будешь!

Миша поднялся по ступенькам и вошел к ней в дом.

— Где мама? — спросил он.

Вера покачала головой.

— Нельзя к ней, у ее гроба куча народу сидит. Тут же тебя скрутят! И здесь тебе нельзя находиться. Схоронись где-нибудь в лесу.

Миша, поблагодарив ее и взяв провизию, выскользнул из дома и направился к лесу.

***

Дойдя до старой охотничьей избушки, он долго сидел на ее крыльце, изредка поднимая голову вверх и смотря на звезды. Наконец, почувствовав смертельную усталость, он кое-как открыл дверь и ввалился внутрь и, упав на холодный земляной пол, тут же уснул.

Миша проспал почти сутки. Проснувшись, он перекусил тем, что собрала ему Вера, и вышел на улицу. Было тихо, так тихо, что было слышно, как снежинки падают на мерзлую листву. Миша постоял немного, прислушиваясь к звукам ночного леса, но, так ничего и не услышав, вернулся назад в избушку. Укрывшись старым одеялом, он долго сидел, не зажигая печки, а затем снова уснул.

Тем самым вечером, когда Миша сбежал из колонии, вернувшийся с поисков Максим сказал начальнику, что им нигде не удалось найти ни одного следа беглеца.

— Как в воду канул, — отрапортовал он, — поручите это дело мне, уж я-то его найду. За три дня найду, ей богу!

Начальник колонии скептично посмотрел на него.

— Ладно, как знаешь. Но смотри, не найдешь за три дня — подключу к поискам МВД и армию. Тогда и тебе попадет, будь уверен!

Максим кивнул и вышел из его кабинета.

Наступил день похорон. Миша, выйдя из своего убежища, спустился к быстрой узкой речке и умылся ледяной водой. Сменив рваную робу на поношенную камуфляжную куртку, он накинул на голову капюшон и отправился в сторону кладбища. Путь был неблизкий, и времени, как назло, было в обрез.

До кладбища Миша добрался как раз в тот момент, когда похоронная процессия входила в ворота. До его слуха донеслись заунывные песнопения, от которых у него в горле вставал ком. Раньше, когда он слышал их, они совсем его не трогали, но теперь, когда под них хоронили его мать, он осознал всю их глубину и отчаяние. Миша, перемахнув через низкую ограду, стал красться между деревьями, держась на расстоянии от процессии.

Четверо мужчин несли на полотенцах гроб, в котором лежало тело его мамы, и Миша отдал бы все на свете, чтобы оказаться на месте одного из них. Увы, теперь он был изгоем и даже не мог как следует проститься с ней. И все же он был рядом в этот момент и верил, что его мама, наблюдая за ним из лучшего мира, в этот момент улыбалась.

Процессия свернула вправо и вскоре остановилась возле выкопанной накануне могилы. Миша подобрался ближе и, опустившись на колени, смотрел, как необитый гроб аккуратно опустили в землю. Что-то в этот момент всколыхнулось в его голове и разнеслось по всему телу, словно лесной пожар. И тут Миша понял, что это. Это было осознание того, что через несколько минут его маму засыплют землей, и он больше никогда ее не увидит. Это осознание было настолько выносимым, что он, сорвавшись с места, бросился к могиле и, распластавшись на ее краю, громко закричал от боли, переполнявшей его в тот момент.

— Мама, мама, — повторял он, еле ворочая онемевшим языком, — мама, куда ты? Почему так? Почему не попрощавшись?

Миша задал еще очень много вопросов, глядя на просмоленную крышку гроба. Все, кто был в тот момент рядом, стояли неподвижно, словно статуи, наблюдая эту страшную картину. Могильщики первыми вышли из этого внезапного оцепенения и стали закапывать могилу, орудуя лопатами. Миша все еще лежал на холодной земле, глядя пустым взглядом туда, где нашла свой последний приют его мать, Клавдия Павловна.

Когда гроб был закопан и был водружен металлический крест, провожающие стали расходиться. Миша остался лежать в одиночестве возле свежего холмика могилы. Последней ушла Вера: она подошла к Мише и долго гладила его голове, роняя на нее свои горячие слезы. Все это время Миша даже не шелохнулся. После ее ухода из-за деревьев вышли люди с оружием и подошли к Мише. Это были охранники тюрьмы, которых вел Максим.

Максим подошел к лежащему навзничь Мише и перевернул его спину.

— Без сознания, — сказал он остальным, и они, подняв его, понесли к машине.

Миша всю дорогу лежал без движения на полу буханки, и Максим принял решение не заковывать его в наручники.

— Все равно не сбежит, — сказал он, глядя на Мишу, — так довезем.

***

Миша пришел в себя, лежа на койке в медсанчасти. Сколько прошло времени с тех пор, как он отключился, он не знал. Он абсолютно не помнил поездку обратно в тюрьму и не помнил, как его определили сюда. Он просто лежал и смотрел в белоснежный потолок, и в этот момент голова его была свободна от мыслей и воспоминаний.

Как потом рассказал ему Максим, Миша впал в состояние, близкое к коме. Суд учел обстоятельства, которые подтолкнули его к побегу, и решил не наказывать его по всей строгости. За Мишу вступился даже недолюбливающий его начальник колонии и, благодаря его заступничеству, Мише добавили всего три месяца к сроку, вместо трех лет.

— Чудо случилось, повезло тебе. Так что через год будешь на свободе, — сказал Максим, стоя над его постелью, — а то, что ты сбежал, это все-таки нехорошо. Неужели нельзя было рассказать обо всем? Тебя бы обязательно отпустили. Придумали бы что…

Миша закрыл глаза и повернулся к стене. Максим, постояв еще немного, вышел из лазарета и запер дверь.

Весь оставшийся год Мишу навещала Вера. Она приезжала к нему каждый месяц, привозя гостинцы и подолгу разговаривала с ним на разные темы, чтобы хотя бы немного отвлечь Мишу от серых тюремных будней. Темы были разные: отелилась ее корова, свинья застряла в заборе, пьяный сосед дядя Миша упал с крыши и сломал себе ногу. Миша, слушая ее, действительно немного забывался. Вера чем-то напоминала ему мать. У нее был такой же кроткий взор и мозолистые обветренные руки, как и у его покойной мамы. Вера пообещала Мише место на ферме по возвращении.

— Я без тебя как без рук, — сказала она, — все не так и все не то. Вот с тобой — другое дело, ты же парень хозяйственный.

Миша понял эти ее намеки и однажды, когда она вновь приехала навестить его, сделал ей предложение. Вера, услышав его, долго хлопала глазами и молчала, чем рассмешила Мишу.

Тот достал из кармана своей робы кольцо и протянул ей.

— Сам сделал из пятирублевой монеты, — сказал он, — не смотри, что такое дешевое… Зато сделано с душой.

Вера, приняв этот необычный подарок, согласилась стать его женой. А однажды, накануне его освобождения, Вера ошарашила его новостью.

— Я беременна, — слегка испуганно сказала она, следя за реакцией Миши, — девочка у нас будет, Миша.

— Назовем ее Клавой! — придя в себя ответил ей Миша, — в честь моей мамы. Можно?

Вера возражать не стала.

Год пролетел незаметно. Мише последний месяц перед освобождением постоянно снился один и тот же сон: в нем мама, молодая, улыбчивая и красивая, подводила к нему маленькую девочку, как две капли воды похожую на Веру.

— Сыночек, она — твое спасение! Благодаря ей жизнь твоя наладится, все хорошо у тебя будет. Я этот «оберег» у Господа вымолила!

Утром, в день освобождения, он встал чуть свет. В окно смотрел долго — за ним снова падал снег. Миша вспомнил день своего побега: тогда он так же проснулся рано и с тревогой следил за падающими снежинками. Он посмотрел на пустые нары, где раньше лежал Николай Грудкин, его старый друг. Где он сейчас? Миша не знал. После его побега Николая куда-то перевели. Миша хотел написать ему письмо, но не знал адреса.

— Надеюсь, с тобой там все в порядке, — мысленно передал ему привет Миша.

Миша возвратился в свой поселок и поселился у Веры. Дом своей матери он решил пока не продавать — он был дорог ему, как память. Вскоре они сыграли свадьбу. После нее жизнь вернулась в прежнее русло и потекла размеренно и спокойно. Вера до самого последнего дня работала наравне с ним, ухаживая за скотиной и огромным огородом. Роды начались стремительно, Вера и опомниться сама не успела.

— Клавочка, — произнесла Вера, впервые увидев розовощекую малышку, — вот папа обрадуется!

Миша на выписке рыдал. Права оказалась мама: дочка была точной копией жены. Именно эту девочку покойная Клавдия Павловна показывала сыну во сне.

***

Однажды, когда Миша поехал в город, чтобы продать урожай на тамошнем рынке, он встретил там Максима. Тот бродил по рынку, согнувшись в три погибели, словно нес на своей спине неподъемную ношу.

— Эй, ты, — свистнул ему Миша, — помнишь меня?

Максим подошел к нему. Позже, когда они сидели в небольшой забегаловке, Максим за кружкой пенного рассказал ему, что уволился.

— Не могу так больше, — признался он, — тяжело там работать, ох как тяжело.

Миша сочувствующе кивнул.

— Но семью-то кормить надо, — продолжил Максим, — вот и ищу теперь работу.

Миша попросил принести еще пару бокалов и сказал:

— А пошли ко мне? Работы у меня много, платить буду как следует. Переезжай, если есть желание.

И Максим, приняв его предложение, перебрался в поселок и поселился со своей семьей в доме его матери. У него был маленький сын, которого звали Ваней, и молодая жена Светлана. Поначалу им было тесно в маленьком доме и непривычно в глухом поселке, но со временем они ко всему привыкли. Ферма Веры и Миши все разрасталась и разрасталась, работа не прекращалась ни на минуту. И Миша с Максимом делали все для того, чтобы выполнять ее в срок.

В день Радоницы Миша со своей семьей приехал на кладбище, чтобы навестить там свою маму. Стоя под зеленеющей березой, он с Верой, которая держала на руках маленькую Клавочку, молча смотрел на могильный холмик, поросший молодой травой. Каждый из них в тот момент думал о своем.

— Вот твоя бабушка, — тихо произнесла Вера, гладя Клавочку по головке.

Клавочка, тыча крохотной ручкой в сторону креста, что-то прогулила.

—Ты иди, — сказал Вере Миша, — а я еще тут постою и потом догоню вас.

Вера пошла по тропинке к выходу, оставив Мишу одного.

Миша еще какое-то время стоял над могилой своей мамы, а потом устало присел на лавочку, находившуюся рядом.

— Ну вот, — мысленно сказал он, обращаясь к маме, — я пришел. Теперь-то уж мне не надо прятаться, как в тот раз. Теперь мне вообще никогда не придется прятаться. Я теперь — свободный человек, и все у меня хорошо, как ты всегда и хотела. Ты рада за меня, мам?

Миша посмотрел на синее весеннее небо, с которого лился теплый солнечный свет. Этот свет проникал сквозь него, опускаясь прямо в сердце. И Мише почему-то показалось, что мама сейчас рядом.