Людмила Гурченко: «Недаром, Эльдар, ты отдал своему фильму год жизни и невосполнимую часть здоровья»

Людмила Гурченко: «Недаром, Эльдар, ты отдал своему фильму год жизни и невосполнимую часть здоровья»

ЛЮДМИЛА ГУРЧЕНКО о работе с ЭЛЬДАРОМ РЯЗАНОВЫМ в фильме «ВОКЗАЛ ДЛЯ ДВОИХ».

«Завтра вечером, 26 декабря 1982 года, состоится премьера, которая в моей жизни станет не просто премьерой очередного художественного фильма, а событием совершенно особым, повторяющим через 26 лет, в конце такого же декабря, то, о чём я рассказывала выше.

А ведь ни на одной из последних картин мне и в голову не забредала подобная мысль — оглянуться в прошлое.

Начиная с февраля этого года, каждый день на съемке я встречалась с человеком, с которым все эти долгие годы нас незаметно связывала тонкая ниточка. Тогда, в молодом возрасте, нас обоих настигла шумная слава.

И этот шлейф сенсационного прошлого связывал с нашими именами и восторги, ну и улыбочки, и, конечно, насмешечки. Ну-ка, а теперь как? Через четверть-то века?

Эльдар Рязанов. Постарел? Нет. Погрузнел? Ого! Что, стал крупным мастером, мэтром? Стал. Можно почить на лаврах и срывать цветы славы? Такую мучительную неудовлетворенность собой встречала редко.

По-прежнему жизнерадостен. Доброжелателен. Предан друзьям. Жизнелюбив. Ироничен к свой персоне. Депрессию переносит тяжело, но быстро ее побеждает.

Счастлив, если вокруг атмосфера острого юмора. Таким я открыла его через 26 лет. На съемках картины «Вокзал для двоих».

Было ли у нас «на заре туманной юности» взаимопонимание? Нет. Не было. Наоборот. Было неприятие. Ему категорически не нравились мои штучки-дрючки. А мне категорически — его упрощенное, «несинкопированное» видение вещей.

Я млела от чувственных джазовых гармоний. Ему нравились песенки под гитару: «Вагончик тронется, перрон останется». Антиподы? Хотя работали нормально, если не считать нескольких вспышек раздражения, которые я вызвала у режиссера своей манерностью.

Работали без пылкой любви, что вполне нормально в отношениях режиссера и актера. Может, потому я никогда и не страдала, что не снималась у него. И думаю, это взаимно. Поработали и разошлись.

А потом сами были удивлены, что «Карнавальная ночь» имела такой ошеломительный успех. В 1959 году в небольшой роли приняла участие в его фильме «По ту сторону радуги».

В 1962 году вместе с Вячеславом Тихоновым «пробовались» в фильм «Гусарская баллада». Тихонов тогда только начинал свое прекрасное восхождение, а у меня было время… Но о нем речь впереди.

Думаю, та проба была далеко не лучшая в моей жизни. В 1974 году вместе с Андреем Мироновым еще раз «пробовались» в фильм «Ирония судьбы». Но я как-то не почувствовала, что режиссер ищет новую лирическую интонацию. И на пробе «давила бодряка».

Тоже обидно, что не снималась. Но…

Но все же проба в «Гусарской балладе» мне запомнилась крепко. А режиссер как бы вычеркнул меня из своей творческой жизни.

Весна 1980 года, ВТО. Вечер в кругу артистов. Артисты в зале, артисты на сцене. Замечательное настроение. Маленький зал — битком. Сижу, тесно прижатая к чьей-то жаркой спине.

Рядом очаровательная черноглазая с короткой стрижкой. Мне понравилось, как добро смотрит она на все вокруг. Кажется, я ее где-то видела. Может в кино? Да вроде нет. А, я ее видела на студии. Ну да, на студии «Мосфильм».

Чья-то жаркая спина потеснила меня, человек развернулся ко мне лицом, и я сказала: «Ой, Эльдар Александрович, здравствуйте!» — «Здравствуй, Люся… Познакомься, это моя жена, Нина.» Мы все трое улыбнулись друг другу, словно не было обидных лет глупой размолвки. Она осталась в горьком и несправедливом прошлом.

А бывают встречи прекрасные! «Ирония судьбы» — это совершенно новая, нежная нота в творчестве Эльдара Рязанова. Я была еще вдалеке от режиссера, но шестым чувством постигла, что в его жизни что-то произошло.

Что-то ранее дремавшее, но очень важное сильно всколыхнуло изнутри этого художника. И вот встреча. Как только я заговорила с той очаровательной женщиной на вечере в ВТО, я все поняла. Я почувствовала в ней покой и надежность.

За этой величавой хрупкой женственностью, за нежным голосом скрывается стальная выдержка и воля. Какое у нее сильное мужское рукопожатие. Она талантливый редактор, хотя никогда не работает в картинах своего мужа-режиссера. А в «Вокзале» она была для нас троих: Рязанова, Басилашвили и меня — всем.

И первым зрителем только что отснятого материала на мониторе. Покоем. Выдержкой. Стойкостью. Терпением. И нашей любовью.

В «Вокзале» два финала: летний финал и зимний финал-эпилог. Первые съёмки фильма начались с зимнего эпилога.

А самый последний съемочный день — летний финал. Летний финал снимался в августе, на улице было + 8. Через всю картину в кадре два актера. Два актера? Обман зрения.

За этими двумя огромная махина — Вокзал. Он главный персонаж фильма о любви. Этот «неодушевленный предмет» дышит, кипит, капризничает почище, чем самая несносная кинозвезда. У него свои планы, расписания, опоздания, свидания и расставания.

И вот сейчас на этом вокзале произойдет двойное расставание — кинематографическое в сцене, и человеческое за кадром. Все готово, и только нет поезда. Вполноги проходим мизансцену — для оператора, для техники. Большая сцена одним куском с многочисленными переходами.

Люди несут в руках осветительные приборы, провода, кабели. А поезда всё нет и нет. Исчезло тусклое солнце. Пошел холодный мелкий дождь. Узнаем, что по каким-то причинам поезд сможет быть в кадре вместо получаса только двадцать минут. Успеем?

Бьет колотун. Мы с Олегом Басилашвили, как две собаки на зимовке, которым не дают есть, чтобы не заснули перед важной дорогой, ходим туда-сюда, дрожим от холода и нервной трясучки. Последняя, самая важная сцена прощания — выдержать, сыграть! Она наинакаленнейшая. А я уже не могу.

Кончаются физические силы, а главное — вера в себя. Она иссякает на глазах. Еще несколько минут, и внутренний поезд моего финала промчится мимо. У меня лицо синее от холода и от этой нервной трясучки. А мне нужно совсем немножко тепла и веры.

Нина, ну скажи, что веришь, что мы проскочим. Неужели мне только кажется, что я не выдержу? Почему ты так спокойна? Я смотрю на Эльдара. И вижу только абрис крупного торса, стянутое серое лицо, а в воспаленных от бессонницы глазах — боль и сопереживание.

Как важна сцена, как важна! Сколько же может держать на плечах эту железную «шарманку» наш оператор Вадим Алисов? Он хоть и молодой, но сейчас совсем не тот, что был поначалу. Его прекрасные бархатные глаза, доставшиеся от красавицы-мамы, знаменитой «Бесприданницы», сузились и обесцветились.

Ну что там с поездом? Еще не показался? Черт, черт, черт! Вот уже и самый терпеливый в мире партнер проявляет беспокойство. Какой интересный человек.

Я бы на его месте возненавидела меня на всю жизнь за проклятое дерганье, раздражительность, придирчивость. Я бы на вашем месте, Олег Валерианович, послала бы меня далеко-далеко. А вы терпите.

Интересно… работали с актером, работали, общались-общались, давились и лобызались в тесных купе в любовных сценах, но так и остались на «вы». Но уже конец. Вот только покажется поезд, и понеслась наша последняя встреча. И вы, Олег Валерианович, не будете больше мучиться в «Стреле» между нашими съемками и спектаклями БДТ.

И от меня отдохнете. А может, как-нибудь ненароком вспомните… И даже взгрустнете, что все кончилось. Да, вы знаете, я поняла одну вещь: какие бы качества и черты ни входили в понятие «интеллигентный человек» — выдержанность, как у вас, — на первом месте.

Ну что там с поездом? Наша администрация с рупорами, переговорниками — все, как чапаевцы, смотрят в одном направлении — туда, откуда должен появиться поезд. Олегу хорошо, он в пиджаке. А я в нейлоновой кофточке. От ветра в ней, как в холодильнике.

А вот расслабься, убери на секунду боевую готовность — и уж точно «схватишь туберкулез, дочурка, енто як закон».

Что? Уже показался? А-а-а-а!! Ну, как ты говорил, единственный на свете? «Вжарь, як следуить быть, дочуринка, в кровину, тысячи вовков твою матку зъешь!» Вот и полегчало.

Уже совсем легко, тепло, совсем тепло.

«Внимание! Двинулись паровозы… первые… так… вторые… пошли люди под мостом… так… пошла массовка по мосту… так… Олег приготовился. Люся пошла — мото-о-о-ор!»

Как побитые, спускаемся мы с того незабываемого моста «расставания». Во всем теле такая пустота, такой тупик, что скажи повторить все сначала -нет, нет, ни за какие блага на свете! Это же самый последний день,последний. Нина, что с тобой? Бледная, слезы… Ты была так спокойна, так уверена.

Прости, прости… Ох, как часто моя героиня цеплялась за твое хрупкое плечо. Но вот и премьера. Вместо положенного одного вечернего сеанса в Большом и Белом залах московского Дома кино назначили по три сеанса в обоих. Так бывает лишь во время международных фестивалей.

Никита Михалков, Нонна Мордюкова, Олег Басилашвили, Вадим Алисов, Александр Ширвиндт, художник Александр Борисов, композитор Андрей Петров, Эльдар Рязанов.

На сцену вышел взволнованный Эльдар и как всегда откровенно сказал о том, что чувствует:

«Вы знаете, сегодня до трех часов ночи не спал, нервничал. Но вы пришли, и я так рад. Приятно, когда хотят посмотреть твою картину. Спасибо».

Премьера — это праздник. А у меня никак не получалось праздничного состояния. На радость тоже нужны силы. На экране мелькают кадры. А за каждым из них… За эти годы мы с режиссером стали зрелыми людьми.

У нас обоих выработались новые мерки в оценке людей и друг друга. Теперь я знаю цену тем простым гитарным трезвучиям, в которых таятся корни понимания миллионной аудитории.

Это особый дар — найти именно такое наисложнейшее, простое звучание. Как же нам, двум новым людям, нужно было обоюдно тонко испытать силы друг друга, слить их воедино и работать обязательно в дружбе и любви. В любви! Ведь фильм о любви.

Любовь в кадре. Она должна быть в атмосфере и за кадром. Надо было быть предельно бдительным и тактичным. Нельзя было допустить намека на обидную интонацию. Бережность, бережность, уважение и терпение. И забегу вперед: взаимопонимание состоялось.

С самого начала. Только поначалу робко, с заминками. А потом все круче. Все терпимее — к просчетам и ошибкам друг друга, потому что обоюдное уважение росло и крепло с каждым съемочным днем. И что самое показательное — не прекратилось после конца этой работы. Когда каждый занялся уже новым делом.

Просмотр фильма. Концовка… По спине, по затылку Эльдара я вижу, как он неспокоен, как напряженно вслушивается в это особенное дыхание зала. Ведь это непростой, требовательный, кинематографический зритель.

За один такой просмотр можно потерять столько сил. Можно измотать все нервы. В такие минуты я почему-то представляю нервы в виде жалкого пучка желтоватых ниток, которые хозяйка мотает туда-сюда на волнистой стиральной доске. Все происходящее доносится как бы издалека.

Я сижу, погруженная в свои мысли, мне только бы продержаться. И все равно тяжелее всех ему, режиссеру. Он главный, он обязан выжить, ведь он основной виновник. Да нет, Эльдар, смотри, у людей, хоть и киношников, взгляды благодарные.

Недаром ты отдал своему фильму год жизни и невосполнимую часть здоровья. А картина с сегодняшнего дня пойдет бродить по свету, по городам и экранам мира. Пойдет к людям!

Дорогой наш «Вокзал», пожалуйста, стань радостью не только для двоих. Прощай, и пусть от встречи с тобой у людей будет «хорошее настроение». Прощай.

Мелькали кадры из фильма. Мелькали кадры из жизни. Жизни, в которой долгие годы не было работы. О которой никто ничего не знал.

(Отрывок из книги Л. Гурченко «Аплодисменты»).

По материалам - Не снилось