Моя пуповина спать не собирается

Моя пуповина спать не собирается

«Главное — вовремя обрезать пуповину», — очень правильный совет всем мамам.

«Главное — вовремя обрезать пуповину», — очень правильный совет всем мамам. Я и сама часто даю его подругам, которые слишком волнуются и чересчур тревожатся. Но при этом не говорю, что даже когда пуповина будет решительно обрезана раз и навсегда, она продолжит болеть, пульсировать, кровоточить и ныть тупой болью. Как сросшаяся после перелома кость становится более чувствительной к переменам погоды и к физическим нагрузкам, так и обрезанная пуповина матери неожиданно напоминает о себе. 

Например, когда… недовольная продавщица гаркает через прилавок моему пятилетнему сыну:

— Что ты там мямлишь? Повтори!

У сына на глазах слезы. Он впервые, «как взрослый», пришел за хлебом. Ему нужна половинка черного и батон. Но он забыл, как черный хлеб называется «официально», дома мы называем его «кирпичик», но строгая продавщица точно не поймет...

Сын извиняется и выходит из магазина без хлеба.

— Мама, купи сама, — он возвращает мне деньги и злится, что не прошел это важное испытание на самостоятельность. Я обнимаю его за плечи. Пуповина начинает пульсировать. Сын успокаивается, и мы покупаем хлеб в другой булочной. В ней работает продавщица, которая проснулась в прекрасном настроении и и не скрывает, что влюблена в этот день: она улыбается, называет моего сына «мой хороший» и тоже, как будто наша родственница, называет «Украинский хлеб» «кирпичиком».

Моя пуповина расслабляется и вспоминает, что она давно обрезана, но тут же забывает об этом снова.

На детской площадке сын спотыкается во время игры в салки и разбивает коленку об асфальт. Дети обступают его и начинают сочувствовать. Но среди них находится тот самый вредный, жестокий мальчик, который радуется чужому горю. Для него упавший на асфальт вода салок — это выигрыш, ведь игра закончилась, а он бегает как ни в чем не бывало. Пока сын мужественно жмурится, чтобы не разрыдаться, мальчик скачет рядом и дразнится: «Не догонишь! Теперь точно не догонишь!».

Моя пуповина, которая начала побаливает ещё когда сын упал, реагирует на этого мальчика острой болью. Мне хочется кинуться на него коршуном, укрыв мягкими лебединым крыльями своего сына... Сына, который встаёт, отряхивает шорты и... осаливает этого вредного мальчика. Пуповина успокаивается. Отвлекается на закат, окрасивший летнее небо в розовый цвет. Думает о том, что на ужин овощной салат для разнообразия надо заправить домашней сметаной...

Уже дома, пока я салат готовлю, сын решает нарисовать портрет папы. Мол, папа придет с работы и удивится. И обрадуется. И будет ему так приятно и хорошо! Папа на портрете нарядный — в галстуке. Острые уши немножко напоминают рожки. Глаза такие огромные и такие голубые, что в них ни за что не угадываются папины карие. Короче, папа на портрете очень красивый, просится в рамку или на обложку журнала. Такого папу рассматривать и рассматривать. Хвалить и хвалить. Удивляться его красоте и восхищаться мастерством юного художника...

— Разве это я? — только и говорит муж, рассматривая картину. И добавляет:

— Как же я устал!

Картина оставлена прямо на тумбочке в коридоре. Моя пуповина тянется к ней, положить аккуратнее, чтобы не помять, и находит утешительные слова для сына: «Папа выспится и посмотрит на портрет другими глазами. Уставший человек ну ничегошеньки не понимает в искусстве, хоть ты тресни!». Сын соглашается подождать, пока папа выспится, и мы идём читать книгу перед сном.

Главная героиня книги — собака. Она очень привязана к хозяину и десять страниц любит его всем сердцем, и мы — по эту сторону книги — тоже любим собаку всем сердцем. Но на одиннадцатой странице собака попадает под машину... Моя пуповина обнимает сына, но он не сразу чувствует. Сын ни за что не согласен с тем, что такая чудесная собака умерла. Ему хочется запретить машинам ездить по дорогам, раз они такие убийцы. Он плачет. И долго не может уснуть, жалея собаку и придумывая свое продолжение истории, в которой собака жива, улыбается своей зубастой пастью и играет в резиновый мячик…

Когда сын, наконец, засыпает, я смотрю на него и чувствую, что моя пуповина спать не собирается. Ни сейчас. Ни через час. Ни через день... Я обрезала ее, будьте спокойны. Но как человек, потерявший ногу, ощущает ее на прежнем месте, так и я знаю: пуповина всегда при мне. Невидимой нитью она соединяла меня сперва с новорожденным сыном, теперь с уже пятилетним мальчиком и когда-нибудь соединит с уже взрослым мужчиной, отцом семейства, возможно, даже с дедушкой... Моя пуповина тянется через расстояния и годы. Она — и крылья, и забор, и объятия, и подушка — в зависимости от трудностей на пути у ребенка. Он никогда не увидит ее, и даже на всякий случай, чтобы убедиться, что ее нет, сто миллионов раз произнесет «Я сам!». Не зная, конечно, что это «Я сам!» тоже сложено из пуповины…

По материалам Наши Дети