Тeнь чужoй кpoви

Тeнь чужoй кpoви

Выпускной вечер должен был стать сияющим мостом между детством и взрослой жизнью, но для Алисы он оказался лишь очередной дверью, захлопнутой перед самым носом. Воздух в квартире был густым и спертым, пахший старой капустой и несбывшимися надеждами.

– На танцы иди? Платье покупать? – голос матери, Веры Ивановны, был плоским, как доска, и холодным, как лезвие ножа. – Это пустое баловство. Тратиться на тряпку, которую один раз наденешь и выбросишь, – верх легкомыслия.

Алиса молча смотрела в окно, где закат разливал по небу алое вино. Она уже представила себе это платье – нежно-голубое, словно кусочек неба, сшитое из самой легкой ткани, которая будет шелестеть при каждом движении.

– Получишь аттестат – и сразу домой, – категоричным тоном, не терпящим возражений, продолжила мать, завязывая фартук. – Отведешь Артема на тренировку. Он ждать не будет.

– Но, мам… – голос Алисы предательски дрогнул. – Как я вот так? Все будут прощаться, фотографироваться… Можно я хоть до начала вечера побуду? Я потом тихо, незаметно уйду, честно…

Вера Ивановна медленно повернулась к ней. Ее глаза, серые и бездонные, как колодец в заброшенной деревне, впились в дочь. В них не было ни капли тепла, лишь привычная усталость и раздражение.

– Я сказала всё. Не заставляй меня повторять дважды.

Непослушание было равно самоубийству. Алиса знала это с пеленок. Она молча кивнула, глотая комок, подступивший к горлу. Еще одна слеза предательски скатилась по щеке и упала на ладонь, оставив соленое пятно.

Школьный актовый зал взрывался смехом, музыкой, радостными возгласами. Воздух дрожал от счастья и предвкушения. Девочки в блестящих платьях порхали, как бабочки, мальчики в неудобных костюмах старались казаться взрослее. Алиса же сидела на самом краешке стула, словно призрак на собственном празднике. Ее старое ситцевое платье казалось уродливым пятном на этом фоне всеобщего ликования. Она видела, как на нее бросают жалостливые или любопытные взгляды, и каждый из них был уколом булавки.

Как только вручили заветные красные папки, она, не дожидаясь слов директора, рванула к выходу, прижимая аттестат к груди, как щит. Сердце разрывалось на части. Она бежала по улице, не разбирая дороги, и рыдания, наконец, вырвались наружу – глухие, горькие, отчаянные. Гранит городских тротуаров был безжалостен к ее стоптанным ботинкам. Она в очередной раз убедилась с жестокой, кристальной ясностью: мама ее не любит. Никогда не любила.

Это знание жило в ней всегда, с тех самых пор, как она начала осознавать себя. Оно было таким же неотъемлемым, как дыхание. Вера Ивановна практически никогда с ней не разговаривала – только отдавала приказания. Ее прикосновения были редки и всегда деловиты – поправить воротник, одернуть платье. Никогда – ласковый взгляд, нежный поцелуй на ночь, утешительное объятие. Наказанием за малейшую провинность, за любое не так сказанное слово, за случайно разбитую чашку был ледяной, всесокрушающий бойкот. Мать просто переставала замечать ее существование. Она вела себя так, будто Алисы не было вовсе. Это могло длиться неделями, а однажды растянулось на два мучительных месяца! Алиса до сих пор не могла вспомнить, за что ее тогда так наказали. Словно стерла эту боль из памяти, чтобы не сойти с ума.

Она всегда, изо всех сил, старалась быть хорошей. Училась блестяще, почти на одни пятерки. Мыла полы, стирала, гладила, не ропща. Мечтала, что однажды мама увидит ее старания, улыбнется, погладит по голове и скажет: «Молодец, дочка». Но нет. Мать всегда находила, к чему придраться, за что отругать, с чего начать новый виток молчаливой войны.

Из обрывков семейных разговоров Алиса знала, что до ее появления на свет у мамы с папой долго не было детей. Они прошли через десятки врачей, сдавали анализы, лечились, но ничего не получалось. И вдруг, когда уже все надежды иссякли, родилась она.

«Странно, – часто думала девочка, засыпая в слезах. – Так сильно ждали, а когда я появилась – совсем не обрадовались. Иначе почему мне так холодно? И папа… Он добрый, но какой-то отстраненный, будто я ему мешаю. А вот Артем – совсем другое дело. В нем они души не чают».

С рождением брата ее и так не самое счастливое детство закончилось окончательно. А было ей тогда всего восемь. Мать словно забыла, сколько лет дочери. На ее хрупкие плечи свалили весь дом: уборку, походы в магазин, стирку и глажку пеленок, присмотр за братом. И при этом – учиться она должна была только на «отлично». «Четверка» в дневнике была равносильна катастрофе.

Когда Артем подрос, Алиса водила его в садик, потом – в школу, на кружки. К ее обязанностям добавилась готовка. Не вся, конечно, но ужин каждый вечер был ее головной болью. Она старалась, выискивала рецепты, мечтая удивить, порадовать. Но ни разу не слышала даже простого «спасибо».

К семнадцати годам в душе Алисы сложилось твердое, как сталь, убеждение: она в этой семье – всего лишь прислуга. Бесплатная, многофункциональная и вечно обязанная. Ни для чего другого она не была нужна ни матери, ни отцу.

«Ну и пусть, – судорожно думала она, вытирая слезы. – После школы уеду. Подальше. Поступлю в институт. Вот тогда они поймут, как жить без меня».

Вечером того же дня, приведя младшего брата с тренировки, она за ужином, собрав всю свою храбрость, озвучила планы.

– Я решила подать документы в Воронежский университет. На филфак.

Мать, не отрываясь от тарелки, бросила:

– Зачем?

– Как зачем? – опешила Алиса. – У меня в аттестате одна четверка. У меня хорошие шансы…

– Даже не думай, – голос Веры Ивановны прозвучал с каким-то странным, внутренним напряжением, словно она years ждала этого момента. – Никуда ты не поедешь.

– Но почему? – в голосе Алисы зазвенела отчаянная нотка.

– Сыночек, иди в свою комнату, поиграй, – неожиданно ласково обратилась мать к Артему. – Ты ведь уже наелся?

Мальчик послушно кивнул и скрылся за дверью. Как только щелкнул замок, мать подняла на Алису взгляд, полный такой неприкрытой, ядовитой злобы, что у девушки похолодело внутри.

– А кто будет Артемом заниматься? На тренировки водить? Ему еще рано одному по городу шляться.

– Я мог бы его возить, – неожиданно, тихо проговорил отец, не поднимая глаз от стола.

– Ты? – взвизгнула мать, вскакивая. Ее лицо исказила гримаса ярости. – А почему не она? Я что, зря потратила столько лет, сил и здоровья на чужого ребенка? Пусть отрабатывает хоть за кров и хлеб!

Алиса вздрогнула, как от удара током. Вилка с грохотом упала с ее дрожащих пальцев на тарелку. В ушах зазвенело. Показалось. Должно было показаться…

– Зачем ты так, Вера? – устало пробормотал отец. – Нашла время…

– А я и так слишком долго молчала! Пусть знает, наконец, кто она такая на самом деле! В университет собралась! На фабрику! Пусть идет на завод работать! Мы не обязаны ее и дальше на шее таскать!

Воздух в комнате сгустился, стал тяжелым и колючим. Алиса сидела, онемев, не в силах пошевелиться. Ее мир, и так шаткий, рухнул в одночасье, рассыпался на миллион острых осколков. «Чужой ребенок». Слова звенели в тишине, как стекло.

– Пошла вон, – прошипела мать, указывая пальцем на дверь.

Алиса механически встала. Ноги были ватными. Она смотрела на отца, умоляя о помощи, о пояснении, но он лишь опустил голову еще ниже, вжимаясь в плечи, словно стараясь стать невидимым.

– Вон я сказала! Вон из моей кухни! – закричала мать уже в истерике, и в ее крике слышалось что-то животное, первобытное.

Этот крик заставил Алису сорваться с места. Она выскочила из квартиры, не помня себя, и побежала по улицам родного города, который внезапно стал чужим и враждебным. Фонари растягивались в длинные уродливые тени, а в висках стучало только одно: «Чужой… чужой… чужой…»

Остановившись, чтобы перевести дух, она вдруг поняла, куда можно пойти. Единственный человек, который всегда смотрел на нее с теплотой.

– Бабушка, – выдохнула она, когда дверь открыла пожилая, но все еще крепкая женщина с умными, добрыми глазами. – Бабуль, что она сказала… Это правда?

Бабушка, Анна Васильевна, молча впустила ее внутрь, усадила в кресло, налила чаю. Выслушала сбивчивый, прерывающийся рыданиями рассказ. Лицо ее стало печальным и очень усталым.

– Не думала, что доживу до дня, когда тебе придется это узнать, девочка моя, – тихо начала она. – Но Вера, как ни ужасно это прозвучало, сказала правду. Ты – родная только моему сыну, твоему отцу.

– Как? – прошептала Алиса, в глазах у нее помутнело. – Кто… кто моя мать?

– Его студентка. Молодая, красивая, ветреная. У них случился роман. Она забеременела. Думала, что раз у него с Верой нет детей, он уйдет и женится на ней. Но Сережа… твой папа… не собирался рушить семью. Он предложил ей деньги, помощь, но не брак. Тогда она в сердцах заявила, что оставит ребенка в роддоме. Сережа не мог этого допустить. Он сказал: «Рожай. Я заберу ребенка и воспитаю как своего». Так и сделал. Пришел к Вере, рассказал все. Она, конечно, была в страшном шоке. Собиралась подавать на развод. Неделю не разговаривала. А потом… согласилась. Сказала, что будет воспитывать тебя как свою. Думаю, надеялась, что сможет полюбить. Но не смогла. Сердце не приказать. Я предлагала ей не раз – отдай ребенка мне, я выращу. Но она наотрез отказывалась. Гордость, видимо. Не хотела, чтобы по городу поползли сплетни. А потом Артем родился… и тебе нашлась роль помощницы. Вот и вся история, Леночка.

– А где она теперь? Та… женщина? – голос Алисы был тихим, как шелест листвы.

– Не знаю, родная. Она ни разу не объявлялась. Сказала твоему отцу, что хочет начать новую жизнь. Исчезла. Ты не отчаивайся. Такая уж у тебя доля выпала. Ты должна быть благодарна Вере, что она не выгнала тебя, вырастила, дала образование. И отцу, что не струсил и взял тебя. Я ведь тоже не сразу все узнала. Невестка меня недолюбливает, видимся редко. А что поступать хочешь – это правильно. Поступай. Видно, пришло время мне о тебе позаботиться по-настоящему. У меня сбережения есть. Небогатые, но на съем комнаты в Воронехе и на жизнь хватит. А если общежитие дадут – вообще замечательно. Ты только духом не падай. Ты этого не заслуживаешь. Ты заслуживаешь светлой жизни.

– Бабуль, а можно я… к тебе перееду? Сейчас? Я не могу туда вернуться. Не могу…

– Конечно, можно. Комната твоя всегда ждала. Будешь спокойно готовиться к экзаменам.

– Бабуль… а стоит ли ее искать? Ту… маму? Может, папа что-то знает?

Анна Васильевка задумалась, грустно глядя в окно.

– Не думаю, что это хорошая затея, детка. Если бы она хотела тебя видеть – давно бы нашлась. Кто знает, что у нее на душе и как сложилась жизнь? Вдруг твое появление ее только расстроит? Чужая она тебе, по сути. Не надо бередить старые раны.

– Наверное, ты права, – Алиса прильнула к теплому бабушкиному плечу, смахивая предательские слезы. – Получается, ты у меня – самая родная.

– Не только я, милая. Еще папа твой. И брат. Они-то тебя любят по-настоящему. Ничего, все наладится. Делай, что должно, и будь, что будет.

Алиса поступила в университет. Все годы учебы бабушка была ее главной опорой и поддержкой. Отец тоже помогал, тайком передавая деньги, украдкой звоня и с дрожью в голосе спрашивая, как у нее дела. Вера Ивановна так и не простила «побега неблагодарной нахлебницы» и «предательства» свекрови и мужа. Ее ярость лишь закапсулировалась внутри, превратившись в тихую, вечную ненависть.

После учебы Алиса получила распределение и уехала на самый край страны, на Дальний Восток. Там встретила своего будущего мужа, родила двоих детей – мальчика и девочку. Она построила свою жизнь, свою крепость, наполненную теплом и любовью, которых была так лишена в детстве.

Более двадцати лет она не была в родном городе. Приезжала только один раз – на похороны бабушки. Ночевала в ее старой квартире, которая пахла детством и безопасностью. Позже выяснилось, что Анна Васильевна завещала эту квартиру именно ей, любимой внучке.

Этот поступок привел Веру Ивановну в бешенство.

– Хватит с того, что мы ее кормили-поили! Неблагодарная тварь! – кричала она мужу. – Теперь и квартиру должна отдать? С какой такой стати? Твоя мать совсем в маразм впала!

– Не понимаю, почему ты так заводишься, – спокойно, уже привычно, парировал муж. – Алиса ни при чем. Мама так решила.

– Она виновата в том, что родилась на свет!

– Ты сама себя слышишь? – в голосе отца впервые зазвучала твердость. – Если кто и виноват, так это я. И знаешь… я ни капли не жалею, что у меня есть такая дочь. Наоборот – я ею горжусь.

Алиса в наследство вступать не стала. Они так решили с мужем. Она мысленно поблагодарила бабушку и отпустила эту часть прошлой жизни.

Спустя несколько лет, после скоропостижной смерти отца, официальным хозяином бабушкиной квартиры стал Артем. Он немедленно продал ее и, к огромному удивлению Алисы, приехал к ней, на другой конец страны.

Явившись без предупреждения на порог ее уютного дома, он крепко обнял сестру и declaratively заявил:

– Буду жить рядом с вами. Город ваш перспективный. Климат нормальный. Поможете квартиру выбрать?

Алиса с мужем переглянулись в легком недоумении.

– Эй, вы меня не так поняли! – рассмеялся Артем. – Деньги у меня есть. Помогите выбрать район, посмотреть, я в этом не шарю. Одному сложно.

– А как же мама? – осторожно спросила Алиса. – Она же осталась совсем одна.

Лицо брата помрачнело.

– Ей полезно побыть одной. Устал я от ее вечной ненависти и злобы.

– Неужели до сих пор? Столько лет прошло…

– До сих пор. И на тебя зла, и на отца, и на бабушку. Меня одного любит. Но знаешь… от этой удушающей, собственнической любви мне иногда выть хочется. Я не вещь.

– Зря ты так, брат. Бросил ее одну.

– Зря, что приехал к тебе? Я был уверен, ты обрадуешься.

– Я безумно рада тебя видеть! Правда! Просто… маму жалко. Она уже не молодая. Вдруг плохо станет, помощь понадобится…

– Понадобится – позвонят из соцслужб или она сама наберет, – отрезал Артем. – Все, не хочу больше об этом говорить.

Прошло два года. Тихих, спокойных, наполненных жизнью с братом рядом. Но однажды Алиса не выдержала. Щемящая жалость и какое-то странное, непонятное даже для нее самой чувство долга заставили ее купить билет и поехать на родину.

Она стояла у знакомой двери, у той самой, за которой прошла ее жизнь, полная обид и слез. Сердце колотилось где-то в горле. Она позвонила.

За дверью послышались медленные, шаркающие шаги. Дверь открылась. На пороге стояла постаревшая, сгорбленная, совершенно седая женщина. От былой властности и жесткости не осталось и следа.

– Здравствуй, мама, – тихо, осторожно произнесла Алиса.

Та смотрела на нее непонимающим, мутным взглядом, будто всматриваясь в призрак.

– Ты? – наконец, выдохнула она и, отступив, молча пропустила ее внутрь. Квартира была чистой, но неухоженной, пустой и холодной. – Чего тебе? Зачем приехала? – голос пытался звучать грубо, но выходил только усталым и разбитым.

– Я за тобой, мама.

– За мной? – женщина недоуменно моргнула.

– Мы с Артемом очень хотим, чтобы ты переехала к нам. Жила рядом.

Вера Ивановна замерла. В ее глазах мелькнула искра – надежды? Страха?

– Артемка… – прошептала она. – Так это он тебя прислал?

– Конечно. Он скучает.

– А сам чего не приехал? Неужели не может навестить старую мать?

– У него работы невпроворот, жена на сносях… Ты же хочешь увидеть своего внука?

– Внука? – в ее голосе впервые прозвучало что-то живое. – Мальчик будет?

– Врачи говорят – да.

– И зачем он уехал? – вдруг вслух, не глядя на Алису, пробормотала она. – Чего ему там не хватало? Жил бы здесь…

– Мои дети тоже очень хотят познакомиться с бабушкой, – мягко продолжила Алиса.

– Дети? – Вера Ивановна подняла на нее глаза, и в них читалось искреннее изумление. – У тебя есть дети?

– Двое, мама. Павел и Лариса.

Женщина замерла, переваривая это.

– Зачем ты дала девочке мое имя? – спросила она с недоверием.

– Оно красивое. И потом… Ты же моя мама. Для меня.

– Не неси ерунды, – старая женщина махнула рукой, но жест вышел слабым. – Мы обе знаем правду.

– Для меня – правда именно эта. Ты меня вырастила, ты меня всему научила, ты заставила меня грызть гранит науки и быть сильной. Если бы не ты… не знаю, кем бы я стала. Так что спасибо тебе, мама. За все. За все, чему ты меня научила, даже самому горькому.

Пожилая женщина слушала ее, и ее твердое, окаменелое сердце, казалось, дало трещину. В ее глазах, привычно холодных, выступили слезы. Она сделала неуверенный шаг вперед, потом еще один. И вдруг обняла Алису – порывисто, неловко, по-старушечьи.

– Прости меня, девочка моя… Прости старую дуру… – она рыдала, вцепившись в ее плечо, – вся жизнь… вся жизнь на ошибки да на злобу потрачена…

Алиса обняла ее в ответ, чувствуя, как сходят на нет года боли и обиды. Они текли вместе со слезами по щекам и испарялись в прохладном воздухе чужой, но такой знакомой квартиры.

Свой век Вера Ивановна доживала на другом конце страны, в теплом климате, рядом с детьми и внуками. Она так и не стала ласковой и нежной бабушкой, но научилась молча сидеть на скамейке, наблюдая, как играют ее внуки, и ее лицо иногда озаряла редкая, но искренняя улыбка. А для Алисы этого было достаточно. Она победила тьму прошлого не забвением, а прощением, и в этом была ее самая главная победа.