Бeг в никудa, cлучaйнoe cпaceниe

Бeг в никудa, cлучaйнoe cпaceниe

Тень от прошлого — это не просто метафора. Это липкая, холодная пелена, которая окутывает душу с самого детства и не отпускает никогда. Для Алисы эта тень была единственной реальностью, которую она знала. Ее мир был выкрашен в грязно-серые тона родительского дома, пропахший перегаром, нищетой и отчаянием.

Она росла в атмосфере перманентного страха. Мать, Валерия, была не родителем, а истощенной, озлобленной тенью женщины, чьи глаза всегда были мутными от дешевого вина. Об отце не было ни слуху ни духу. Зато в жизни Алисы, словно мрачные декорации в плохом спектакле, сменилось несколько «дядей». Отчимы. Каждый новый приходил с улыбкой и обещаниями, а уходил — или его выгоняли — оставляя после себя лишь новые синяки на душе девочки и ощущение глубокой, животной грязи.

Алиса помнила все. Как замирало сердце, когда за дверью раздавался пьяный, неуверенный шаг. Как она, прижавшись в комочек, замирала в самом темном углу, под кроватью, за шторой, стараясь не дышать, превратиться в пыль, в ничто. Она молилась, чтобы его взгляд не нашел ее, чтобы его потные, дрожащие руки не потянулись к ней. Помнила леденящий ужас, когда чей-то взгляд вдруг задерживался на ней слишком долго, оценивающе, и тогда ноги сами несли ее прочь. На улицу. В метель, в слякоть, в кромешную тьму — в домашних тапках на босу ногу, в стареньком платьице. Лучше замерзнуть, чем испытать это прикосновение. Лучше исчезнуть.

Побег. Это слово стало ее навязчивой идеей, маниловской мечтой, мантрой. Но куда бежать? Кругом — бескрайние, равнодушные поля и улочки их захолустного городка. Родни — нет. Подруги, сами жившие в тесноте, не могли приютить на ночь чужую, нежеланную гостью из «проблемной» семьи. Улица? Летом еще можно было ночевать в заброшенном сарае на окраине, жевать краюху черствого хлеба, подобранную у магазина. Но зима… Зима была безжалостным убийцей. И она каждый раз возвращала Алису обратно. В ад. Где надо было быть тише мыши, прозрачнее воздуха, где каждый день был борьбой за физическое и душевное выживание.

И потому, когда в ее жизни появился Он, она ухватилась за него, как тонущий за соломинку. Ей только-только исполнилось восемнадцать. Она училась в местном ПТУ на швею — единственная более-менее светлая перспектива, которую она себе могла позволить. Как-то раз, гуляя с парой знакомых у речки, к их компании присоединились несколько взрослых мужчин. Кто-то кого-то знал. Среди них был Артем.

Ему было под тридцать. Он был грубоват, говорил немного свысока, смотрел на всех, включая Алису, с некоторой насмешкой. Но он обратил на нее внимание. Купил ей бутылку колы, предложил подвезти. Его уверенность, его возраст, его твердый, без тени пьяной неуверенности взгляд — все это было таким контрастом с тем, что она знала. Он казался скалой, крепостью, за стенами которой можно укрыться от всего мира.

Он не был романтиком. Не читал стихов. Не говорил о чувствах. Но он сказал то, что она ждала всю жизнь: «Давай, переезжай ко мне. Хватит по углам ютиться».

Он жил в деревне, в добротном, но неухоженном доме. Для Алисы это был дворец. Чистый, пахнущий деревом и мужским одеколоном. И главное — там не пахло страхом. Она согласилась, не раздумывая. Бросила учебу — Артем сразу дал понять, что возить ее в город не намерен. «Бабе образование только на вред, — отрезал он. — Твое дело — хозяйство и дети». Она кивала, счастливая. Дети пока были лишь абстракцией, а вот хозяйство — concreteтное и огромное: огород, куры, козы, большой дом.

Она работала с рассвета до заката. Вставала затемно, бежала к животным, потом на грядки, потом готовила завтрак. Потом уборка, стирка. Руки покрылись мозолями, спина ныла по ночам. Но она была счастлива. Он не пил! Совсем! Для Алисы, с детства ненавидящей запах алкоголя, это было главным чудом. Он был строг, мог накричать из-за немытой тарелки, но после ее прошлого это казалось сущими пустяками.

Первый год прошел относительно спокойно. Потом что-то сломалось. У Артема начались проблемы на работе, и все его зло он стал приносить домой. Сначала это были придирки. «Суп пересолен», «пол грязный», «рубашка не выглажена». Его слова, острые и ядовитые, впивались в нее, как иглы. Она молчала, старалась угодить, винила себя.

Первый удар был как гром среди ясного неба. Он неожиданно вернулся домой днем и застал ее спящей на диване после бессонной ночи — коза болела, она ее выхаживала. Его ярость была чудовищной. Он кричал, что она тунеядка, что сидит на его шее, что он на работе вкалывает, а она нежится.

— Я просто прилегла на минутку, я ночь не спала… — попыталась она оправдаться, голос дрожал.

Его лицо исказилось гримасой бешенства. Ее возражение было искрой, упавшей в бочку с порохом. Щелчок, короткий и сухой. Его ладонь со всей силы врезалась ей в щеку. Мир поплыл, в ушах зазвенело. Она, онемев, смотрела на него, держась за пылающую кожу, не веря происходящему. Никакой вины за собой она не чувствовала. Только леденящий ужас.

— Заслужила! — прорычал он, и в этом слове была вся безысходность ее существования.

Любая другая на ее месте ушла бы. Но куда? Вера в себя была у нее вытоптана годами унижений. Родительский дом манил лишь новым кошмаром. И она осталась. Убеждала себя, что спровоцировала его, что больше так нельзя, что надо стараться лучше. Она не понимала простой истины: тирану не нужен повод. Повод он всегда найдет или выдумает.

Удары повторялись. С каждым разом — сильнее, жесточе. Поводы становились все нелепее: слишком громко дышала, не так посмотрела, опоздала на две минуты с обедом. Ее жизнь снова сузилась до постоянного, животного страха. Она научилась читать малейшие изменения в его настроении по взгляду, по интонации, по тому, как он хлопал дверью.

А потом она узнала страшную правду. Случайно, в разговоре с одним из его редких гостей. Артем не пил не потому, что был принципиальным трезвенником. Он был закодирован. Бывший алкоголик. Ее мир рухнул. Она стала молиться, чтобы кодировка держалась вечно. Но однажды вечером он вернулся домой. Шатаясь, с остекленелыми, ничего не видящими глазами. От него разило перегаром. В его взгляде плавала та самая, знакомая с детства, нечеловеческая агрессия, помноженная на его природную силу.

В тот раз ей повезло. Организм, отвыкший от яда, отключился быстро. Он рухнул на кровать и заснул. Утром, страдая от похмелья, он обвинил в своем срыве ее. Это она, своим поведением, довела его.

Второй раз стал роковым. Он пришел еще более пьяным, еще более злым. Его заплетающаяся речь быстро переросла в поток оскорблений. А потом, в воспаленном алкоголем мозгу, родился самый чудовищный бред: она ему изменяет. С соседом. С проезжим коммивояжером. Со всеми подряд.

— Нет, Артем, это же неправда, я же никуда не хожу, ты же сам знаешь! — закричала она, отступая к стене, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки.

Но его глаза были полны слепой, бессмысленной ярости. Логика и доводы здесь были бессильны. Он был зверем, почуявшим кровь.

Удар был не пощечиной. Это был сокрушающий кулак в плечо, от которого у нее перехватило дыхание и потемнело в глазах. В его взгляде она прочитала не просто злость. Она прочитала смерть. В тот миг сработал древний, животный инстинкт самосохранения. Тело решило за разум. Не думая, не рассуждая, она рванулась к двери, выскочила на улицу и побежала.

Поздняя осень. Ледяной пронизывающий ветер. На ней — всего лишь легкий домашний халат и тапочки на тонкой подошве. Она бежала, не чувствуя холода, не чувствуя камней, впивающихся в ступни. В горле стоял ком, сердце колотилось, готовое вырваться из груди. Сзади она слышала его хриплое, пьяное дыхание, топот тяжелых сапог. Он бежал за ней. И бежал быстро, ярость придавала ему сил.

«Круг. Это замкнутый круг», — пронеслось в голове. Детство. Побег в ночь. Страх. Все вернулось. Из этого ада не было выхода.

Соседи? Артем строго-настрого запретил ей с кем-либо общаться. «Нечего сюда чужих людей допускать», — говорил он. Но выбора не было. Впереди, в одном из домов, горел свет. Желтый, теплый, спасительный свет. Она, спотыкаясь, бросилась к нему, из последних сил вцепилась в старую деревянную дверь и начала колотить в нее кулаками, сбивая кожу с костяшек.

— Пожалуйста! Откройте! Ради Бога!

Ей показалось, что прошла вечность. Мир сузился до этой двери, до воя ветра и до тяжелых шагов сзади. Наконец, дверь со скрипом отворилась. На пороге стоял пожилой мужчина, дед Игнат, с умными, внимательными глазами. Он удивленно посмотрел на нее, потом взглянул через ее плечо. Его взгляд стал жестким.

— Ну-ка, заходи, детка, быстро, — его голос был спокоен и властен.

Алиса влетела в прихожую, едва не падая. Ее трясло крупной дрожью.

— Игнат, что там? — из комнаты вышла старушка, Анна Степановна, накидывая на плечи платок.

Дед не ответил. Он выглянул в слюдяное окошко, а затем, распахнув форточку, крикнул в темноту густым, раскатистым басом:

— Убирайся к себе, Артемьюшка, пока цел! А не то мигом милицию наберу! И знаешь, я не боюсь это сделать!

Слово «милиция» подействовало как ушат ледяной воды. Пьяный рык стих. Послышались нерешительные шаги, отдаляющиеся по скрипучему снегу. Только тогда Алиса разрешила себе разрыдаться. Ее тело, сжатое в тугой комок страха, наконец-то расслабилось, и ее била крупная, нескончаемая истерика.

Добрые люди отпаивали ее горячим, сладким чаем с малиновым вареньем, укутали в огромный, пахнущий сеном и добротой плед. Они не допытывали, просто ждали.

— Этот Артем… известный человек, — вздохнул дед Игнат. — Но и на него управа найдется. Как же тебя, дитятко, к нему занесло?

И тогда из Алисы хлынуло все. Весь ужас ее детства, вся грязь, все отчаяние, вся ложная надежда, что с Артемом будет лучше. Она рассказала, что возвращаться ей некуда. Что утром, когда он протрезвеет, ей, наверное, придется идти назад. Потому что выбора нет.

— Он тебя убьет, детка, — тихо, но с абсолютной уверенностью произнесла Анна Степановна, качая головой. — Такие не останавливаются. Рано или поздно…

— А куда мне идти? — голос Алисы был безжизненным. — Мне некуда…

— Вот что, — строго сказал дед Игнат, и в его голосе прозвучала такая непоколебимая твердость, что Алиса инстинктивно выпрямилась. — Ты сейчас ляжешь спать. Выглядишь, будто после войны. А утром вместе и подумаем. Решение всегда найдется.

Она уснула, едва коснувшись головой прохладной, чистой подушки в маленькой комнатке под самой крышей. Уснула мертвым, истощенным сном за все потерянные годы.

Утром она уже собиралась, с тяжелым сердцем, идти на поклон к Артему. Ее план был прост: устроиться тайно на любую работу в деревне, копить каждую копейку и бежать при первой возможности. Снять угол в городе, начать все с нуля.

Но ее спасители предложили иное.

— Мы люди старые, — сказала Анна Степановна, гладя ее по руке. — Силы уже не те. Хозяйство большое. Оставайся у нас. Поможешь нам по дому, по огороду. А мы тебе и кров дадим, и еду, и защиту. Не дадим в обиду.

— Я… я найду работу! Я буду вам платить за комнату! — выдохнула Алиса, глаза ее наполнились слезами уже не от отчаяния, а от невероятного, щемящего чувства надежды.

— Платить не надо, — улыбнулся дед Игнат. — А от помощи мы не откажемся. Одна голова не бедна, а три — и того лучше.

В тот же день, пока Артем был на работе, они вдвоем с Алисой перетащили ее нехитрый скарг. Она оставила ему короткую записку: «Я не вернусь. Соседи в курсе всего. Если появишься здесь — вызовут милицию». Просто, сухо, без эмоций. Это был первый в ее жизни по-настоящему взрослый и твердый поступок.

Конечно, Артем пытался ее вернуть. Сначала угрозами, которые разбивались о спокойную, железную решимость деда Игната. Потом попытками извиняться, которые звучали фальшиво и жалко. Но Алиса выстояла. Стена, которую построили вокруг нее эти пожилые люди, оказалась прочнее его злобы.

Алиса устроилась на работу на деревенский промкомбинат. Вечерами и в выходные помогала по хозяйству своим спасителям. За год она скопила достаточно денег, чтобы осуществить свою мечту — вернуться в город. Она сняла небольшую комнату, нашла работу получше и начала ту самую, новую жизнь, о которой всегда мечтала.

Но своих ангелов-хранителей она не забывала. Ведь если бы не тот случайный свет в окне, не тот испуганный стук в дверь, не их доброта и решимость — ее судьба могла бы сложиться трагически. Поэтому несколько раз в месяц Алиса приезжала в деревню. Привозила гостинцы, помогала с тяжелой работой, а просто сидела с ними за вечерним чаем, беседуя о жизни. Они смотрели на нее с тихой радостью и гордостью. И были бесконечно счастливы, что в ту холодную осеннюю ночь она постучалась именно в их дверь. Случайность? Или все же судьба? Алиса предпочитала верить в последнее.