Дoяpкa из пpocтoй ceмьи вышлa зaмуж зa пpecтapeлoгo миллиoнepa. Oднaкo их пepвaя бpaчнaя нoчь пpeпoднecлa нeвepoятный cюpпpиз

Дoяpкa из пpocтoй ceмьи вышлa зaмуж зa пpecтapeлoгo миллиoнepa. Oднaкo их пepвaя бpaчнaя нoчь пpeпoднecлa нeвepoятный cюpпpиз

Жизнь в деревне Орехово была похожа на старую, выгоревшую на солнце фотографию — знакомой до боли, выцветшей, но от этого не менее дорогой сердцу. Для Алисы этот мирок, затерянный среди бескрайних полей и шепчущих лесов, был и колыбелью, и клеткой одновременно. Она выросла под аккомпанемент мычания коров и утреннего звона бидонов, в облаке пара от свежего молока, которым пахла ее мать, Людмила.

Людмила была дояркой, как и ее мать, и бабушка. Ее руки, шершавые и вечно покрасневшие от работы, были воплощением самой жертвенной любви. Они доили коров, стирали, варили скромные щи, ласкали по ночам волосы дочери и поправляли одеяло сыну. Отца, лесничего с ясными глазами и тихим голосом, не стало, когда Алисе едва исполнилось шесть. Браконьеры, которых он застал за разделкой туши лося, предпочли тюрьме еще одно, совсем уж немыслимое преступление. Он просто не вернулся домой один вечер, а через три дня его нашли в глухом распадке. С тех пор мир для Алисы делился на «до» — счастливое, солнечное, пахнущее отцовским кожанцем, и «после» — серое, напряженное, наполненное непроговоренной тоской матери.

В этом «после» у нее появился младший брат, Глеб. Хрупкий, светловолосый мальчик, который смотрел на сестру с обожанием, смешанным с страхом. Алиса стала для него всем: нянькой, защитницей, учительницей. После школы она мчалась не на посиделки у реки, а забирать Глебу из младших классов, потом кормила его, делала с ним уроки, а вечерами, когда с полей возвращалась измотанная Людмила, дочь уже встречала ее с горячим ужином. Летом, когда другие девчонки загорали на сеновалах и флиртовали с парнями, Алиса в старой, протертой до дыр спецовке шла на подработку к местному фермеру, Аркадию Петровичу. Пропалывать свеклу, скирдовать сено, ухаживать за телятами — любая работа была кстати.

Именно Аркадий Петрович, человек с лицом, как печеное яблоко, и цепким, расчетливым взглядом, однажды сделал Людмиле «выгодное предложение». Поймав ее после смены у фермы, он, отряхивая крошки табака с жилетки, изрек:

— Людмила, ну что вы надрываетесь? Жизнь свою на молоко меняете. А дело-то простое. Моя Светка, знаете, непутевая. А ваш цветочек, Алиска, девица работящая, скромная. Сведем их — и вам полегче, и мой сын в надежных руках будет. А в большой город Алиска все равно не рванет, не царское это дело.

Людмила, стиснув потрескавшиеся пальцы, качала головой, глядя куда-то в сторону кладбища, где спал вечным сном ее муж:

— Что вы, Аркадий Петрович, счастье-то оно само должно прийти, по любви. Не торгуют им.

— Нет счастья без денег. Я так считаю, — флегматично отвечал фермер. — Со Светланом ваша Алиска бы точно не пропала! Парень хоть и горячий, но с головой.

«Горячий» — это был мягкий эвфемизм для вечно пьяного, грубого сынка, который уже успел прославиться на всю округу своими дебошами. Людмила, стиснув зубы, отказала. Она не продаст дочь, как теленка на ярмарке. Они выживут.

Их главной надеждой были выходные. Рано утром, затемно, мать и дочь грузили на тележку бидоны с молоком, баночки со сметаной и творогом, аккуратно укутанные в чистые полотенца, и везли это добро на рынок в райцентр. Для Алисы это был целый мир. Мир криков торгашей, запаха специй и свежего хлеба, пестроты тканей и любопытных взглядов. На красавицу Алису — высокую, статную, с косой, цвета спелой пшеницы, и огромными, словно озерной воды, глазами — засматривались многие. Парни из местного ПТУ, принарядившиеся продавцы, даже солидные мужчины — все находили повод подойти, купить именно у нее, предложить «пройтись потом, кино посмотреть». Девушка лишь заливалась румянцем, вежливо, но твердо отказывая, ссылаясь на занятость. У нее и правда не было ни одной свободной минуты для легкомысленных свиданий. Ее мир был заключен между фермой, школой, рынком и хлопотами по дому.

И вот однажды, в одну из таких суббот, к их скромному прилавку, ловко лавируя между лотками, подкатил автомобиль такого класса, который в их краях видели разве что по телевизору. Беззвучно распахнулась дверь, и из машины вышел человек в безупречном костюме и солнечных очках. Он был не водителем — он был скорее тенью, воплощенной дисциплиной. Подойдя, он окинул взглядом весь их нехитый товар.

— Я покупаю все, — сказал он ровным, безэмоциональным голосом.

Алиса от неожиданности даже подпрыгнула.

— Вс… всё? — переспросила она, чувствуя, как глупо это звучит.

— Всё, — кивнул он и достал толстую пачку купюр.

Он аккуратно, почти с нежностью, погрузил банки и бидоны в багажник, вернулся, расплатился, не считая сдачу, и уехал. И только когда машина растворилась в пыльной дымке, Алиса заметила, что на заднем сидении, в затемненных стеклах, сидел еще один человек. Смутный силуэт, пристально наблюдавший за ней все это время. Взгляд был тяжелым, почти осязаемым, и от него по спине у девушки пробежали мурашки.

Ровно через неделю все повторилось. Та же машина, тот же молчаливый человек, та же фраза: «Я покупаю все». Сложив товар, он на секунду задержался, его взгляд скользнул по лицу Алисы, будто сверяя ее с неким образом, а затем он вернулся к машине. Через мгновение он вышел обратно, держа в руках огромный букет из белых роз и эустом. Цветы были упакованы в дизайнерскую бумагу и перевязаны шелковой лентой.

— Это для вас, — произнес он, протягивая букет ошеломленной девушке. — Мой работодатель просил передать.

Алиса, неловко вытирая руки о фартук, взяла его. Аромат роз, смешанный с запахом молока и рыночной пыли, показался ей самым невероятным и пугающим сочетанием в мире.

— Поблагодарите… работодателя, — с трудом выдавила она.

Когда таинственный покупатель появился в третий раз, Алиса уже знала. Это не спонтанная щедрость. Это не благотворительность. Это — предложение. Целенаправленное, мощное, мужское. И она не ошиблась. Передав деньги, человек в костюме задержался на секунду.

— Девушка, мой босс просил передать, что вы ему чрезвычайно симпатичны. Он желал бы просить вашей руки. Он человек состоятельный и гарантирует решение всех материальных проблем вашей семьи. Он просит лишь возможности познакомиться.

В тот вечер у нее зазвонил телефон. Старый, проводной аппарат, висевший на кухне, трезвон которого обычно возвещал о проблемах. Но голос в трубке был незнакомым. Низким, бархатным, с легкой благородной хрипотцой и невероятным, гипнотическим спокойствием.

— Алиса? Простите за бестактность. Это Степан. Тот самый… с рынка. Ваш голос именно такой, каким я его себе представлял. Теплый… Вы мне очень нравитесь. Я смог бы осчастливить вас, если позволите.

Так начались их странные телефонные романы. Каждый вечер, когда Глеб засыпал, а Людмила уставала у печи, Алиса садилась на крыльцо, прижимала трубку к уху и слушала его. Он не кичился богатством. Он рассказывал о бизнесе, о путешествиях, но больше — о книгах, о музыке, о том, каким он представляет себе тихое семейное счастье. Он был умным, начитанным, ироничным. Он спрашивал о ее денье, о Глебе, о матери. Он слушал. Внимательно, не перебивая. И Алиса, которая за всю свою жизнь не знала мужской ласки и заботы, кроме материнской, начала таять. Ей захотелось увидеть человека с этим чарующим голосом. Узнать лицо, которое скрывалось за этой мудростью и спокойствием.

И когда в одну из ночей он сказал: «Алиса, я не могу больше ждать. Я хочу, чтобы ты стала моей женой», — она, не раздумывая, ответила: «Да».

Людмила плакала, умоляла дочь передумать.

— Доченька, ты хоть понимаешь? Ему шестьдесят лет! Ты цветешь, а он… Ты жизнь закопаешь!

— Мам, он прекрасный человек! — горячо возражала Алиса. — Он добрый, умный, он заботится о нас уже сейчас! Он не старый, он… мудрый. Я хочу этого.

Свадьба была роскошной. Такой, о которой в Орехово только шептались в легендах. Белое платье от кутюр, лимузины, усыпанные лепестками роз, и толпы гостей — важных, незнакомых, смотрящих на нее с любопытством. В загсе и в церкви ее ждал жених. Высокий, подтянутый, с седыми висками и в безупречном смокинге. Его лицо было иссечено морщинами, но в глазах горел какой-то нестареющий, юношеский огонь. Его рука, когда он надевал ей на палец обручальное кольцо, была твердой и уверенной. Он шептал: «Я обещаю хранить тебя и любить до конца дней моих». И она верила.

Их брачная ночь должна была пройти в его загородном особняке — дворце из стекла и бетона, вырастающем из темноты парка как мираж. Алиса сидела на краю огромной кровати в подвенечном белье, слушая, как в соседней ванной шумит вода. Сердце колотилось где-то в горле от страха, ожидания и странной покорности судьбе.

Вода выключилась. Дверь открылась. Алиса подняла глаза, готовясь увидеть своего пожилого мужа в халате.

И у нее перехватило дыхание.

В дверном проеме, опираясь о косяк, стоял молодой человек. Очень молодой. Ему вряд ли было больше тридцати. Мокрые темные волосы падали на лоб, а с лица исчезли все морщины, скрытые до этого искусным гримом. Исчезла и седина. Но самое главное — его глаза. Эти самые глаза, которые смотрели на нее с такой мудростью и спокойствием, теперь горели молодым, дерзким, почти мальчишеским восторгом и трепетом. Это был он. Тот самый голос. Тот самый взгляд. Но совершенно другой человек.

Алиса вскочила с кровати, отступая к стене. Мир повалился под ногами, почва ушла из-под ног.

— Степан? — выдохнула она, и собственный голос показался ей чужим. Это было не имя, а хриплый, испуганный звук. — Что это? Что… Это ты?

Он улыбнулся. И эта улыбка была настолько обаятельной и виноватой одновременно, что у Алисы перехватило дыхание.

— Да, дорогая. Это я. Настоящий. Ты вышла замуж не за дряхлого старика. Ты вышла замуж за молодого, безумно влюбленного в тебя миллионера, который слишком боялся, что его снова полюбят только за кошелек.

Он сделал шаг вперед, но она отпрянула, и он замер, понимая.

— Прости меня. Прости за этот дурацкий спектакль, за этот цирк. Я видел тебя на рынке всего один раз. Ты подавала сметану старушке и улыбалась ей такой светлой, уставшей улыбкой… И я пропал. Я понял, что должен быть с тобой любой ценой. Но я также знал, что если подкачу к тебе на этом, — он махнул рукой в сторону окна, за которым стояла его машина, — то ты увидишь не меня, а только его. Мои деньги. Мою позолоченную клетку. Мне нужно было, чтобы ты услышала сначала меня. Мое сердце. Мой ум. Мою душу. Чтобы ты полюбила меня без грима, без масок. По телефону… это была единственная возможность стать для тебя просто человеком. Степаном. А не Степаном Игнатьевичем, олигархом.

Он говорил, а Алиса, медленно сползая по стене, опустилась на пол. Мурашки бежали по ее коже сплошной, ледяной волной. Цирк. Он назвал это цирком. Но это была самая сложная, самая дорогая, самая безумная и самая пугающая операция по завоеванию сердца, которую она могла представить. Обман? Да. Но обман из-за страха быть обманутым самому. Ловушка? Но ее захлопнули не изнутри, а снаружи, подарив при этом невиданную свободу.

Она смотрела на него — на этого красивого, уязвимого, гениального и сумасшедшего мужчину, который стал ее мужем. И страх стал потихоньку отступать, сменяясь шквалом других, совершенно невообразимых эмоций. Облегчение. Радость. Ярость. Нежность. Жалость. И понимание. Глубокое, пронзительное понимание его страха и его поступка.

— Я… я замужем за тобой, — не спросила, а констатировала она, все еще не в силах поверить.

— Да, — он снова улыбнулся, и в его глазах стояли слезы. — И я обещаю, что каждый следующий день будет настоящим. Без масок. Только я и ты.

Утром, когда за ними заехали driver и они отправились к Людмиле, чтобы представиться ей в новом качестве, мир перевернулся с ног на голову. Подружки, которые с жалостью и насмешкой говорили о «богатом старикашке», онемели от зависти, глядя на stunningly красивую пару. Людмила плакала, но теперь это были слезы облегчения и счастья, а Глеб смотрел на нового родственника как на супергероя из фильма.

Но самые сильные мурашки, леденящие и обжигающие одновременно, бежали по коже Алисы не тогда. Они накатывали на нее позже, по ночам, когда она просыпалась и в свете луны видела спящее лицо своего мужа — молодое, беззащитное, настоящее. Она вспоминала тот голос в трубке, тот взгляд из машины, тот старик в загсе. И она понимала, что вышла замуж за двух мужчин сразу. За того, мудрого и спокойного, кто завоевал ее разум по телефону, и за этого — порывистого, страстного, который завоевал бы ее сердце взглядом на рынке. И оба они были им. Ее Степаном. Ее мистическим, пугающим, головокружительным и самым реальным счастьем, которое пришло к ней под личиной обмана, чтобы подарить самую настоящую правду.