Плятт — его лучшая роль, и исполнил он ее безукоризненно
«Ростислав Янович, ну давайте же наконец и я про вас напишу». Плятт в мольбе воздел руки: «За что?! У нас ведь такие прекрасные отношения, что я вам плохого сделал?»
Написал, опубликовали. Принес Плятту свежий номер. И пошел спектакль! Он достал фрак, надел новые полуботинки, вздрючил на удобный для этого нос огромные очки и водрузился в кресло. Читал долго и торжественно. Один раз смахнул слезу, два раза прижимал меня к груди. Через какое-то время задумчиво сказал: «А я у вас не такой уж и дурачок!» Плятт был, конечно, та еще штучка!
Господи, как я его обожал! Звонит: «Я понимаю, что вы выдающийся журналист современности, но нельзя же так забрасывать старика. Заглянули бы. — И далее следовала неизменная очаровательная фраза: — Уж ведро-то кофе всегда найдется!» Побросав все дела, я мчался к нему по старинному бульвару. Вот сейчас откроется дверь, и огромный мужчина прогудит в нос: «Ведро кофе совсем остыло…»
Он терпеть не мог славословия. Но, когда ему предложили вместо юбилея «антиюбилей», пришел в восторг. И грянуло! Целый вечер в Доме актера бесчинствовали над Пляттом молоденькие мерзавцы. А уж Шуре Ширвиндту и Мише Державину надо было, по меньшей мере, ноги оторвать. Я, естественно, не посмею пересказывать трехчасовое «надругательство» над всеобщим любимцем. Но хулиганское «плят буду!» осталось на века.
А в первом ряду сидел Ростислав Янович и, изнемогая от хохота, терял последние признаки приличного поведения. Самоирония в нем была не лукавым средством самозащиты, а мудрым отношением к собственной скромной, в чем он не сомневался, персоне. Вот я и послал ему в «антиюбилей» телеграмму: «От Плятта до смешного — один шаг!».
«Человек, лишенный чувства юмора, — опасный человек», — так говорил очень «безопасный» в этом смысле Плятт. Можно себе представить, сколько наслаждения получил Ростислав Янович, исполняя на сцене роль Бернарда Шоу. А сам «прототип», Бернард Шоу, заявил, что Шоу-Плятт ему нравится неизмеримо больше настоящего Шоу.
Мы все больше говорим о чувстве юмора, об иронии в творчестве Плятта. А его трагичнейшая роль старика Купера в дуэте с Раневской в спектакле «Дальше тишина»? Это же одна из актерских вершин нашего театра. Исстрадался я на этой «вершине» и плакал, и мне не было стыдно перед сидящими в соседних креслах. Они тоже плакали. Такой нам был осветляющий душу катарсис от Плятта.
С этим спектаклем связан памятный факт. «Черт меня понес куда-то в темноту кулис», — жаловался потом Ростислав Янович. Там он повредил себе руку. Но ничего никому не сказал, доиграл спектакль и лишь после его окончания обратился к врачу. Оказалось: перелом. Три недели ходил в гипсе. Актер — трудная профессия.
Средь присущего ему благородства я отметил бы преданность, надежность. Вдруг с утра пораньше надевал самые парадные одеяния, вплоть до галстука-бабочки, и брал в руки значительную по размерам трость. Это он спешил, например, в Моссовет произвести там впечатление и раздобыть артисту или гардеробщице театра жилье. Он от этого не отлынивал, даже когда уже еле ходил, — надо помочь человеку. Помню, он рассердился на одно влиятельное лицо, позволившее себе «бесчеловечное отношение к человеку». Плятт поразился: «Как он может так жить!»
Я как-то спросил: «От какой роли вы получили наибольшее удовольствие?» Он расхохотался: «Конечно же от роли самого себя!» Плятт — его лучшая роль, и исполнил он ее безукоризненно. Но посмотрите, кого он «играл» — умного, доброго, чрезвычайно деликатного человека. Славно сказал про Ростислава Яновича обожавший его Евгений Александрович Евстигнеев: «Я всегда считал, что хороший актер должен быть хорошим человеком». Это верно — должен.
Уже после кончины Ростислава Яновича вышла прекрасная книга воспоминаний о нем — «Без эпилога». Эту книгу Людмила Семеновна, вдова Ростислава Яновича, подарила мне с дарственной надписью: «В память о нашем с вами общем друге».
…Бреду по Тверскому бульвару, шуршит желтая листва. И где-то совсем уже остыло «ведро кофе», нет его нигде.
Автор — Эдуард Графов, журналист
0 коммент.:
Отправить комментарий