«Oн нe дoшёл тpи этaжa». Мaмa зaкpичaлa тaк, чтo cбeжaлcя вecь дoм. Блoкaдa глaзaми Иpины Булинoй

«Oн нe дoшёл тpи этaжa». Мaмa зaкpичaлa тaк, чтo cбeжaлcя вecь дoм. Блoкaдa глaзaми Иpины Булинoй

“Женечка!..” – пронзительный крик разнесся по тёмной лестнице. На ступенях лежал 13-летний мальчик, сжав в руках холщовую сумку, где плескалась жидкая похлёбка и лежал крохотный кусочек хлеба. Он не дошел всего три этажа до квартиры.

Их мать Лида, работница хлебозавода, недавно похоронила обеих дочерей, умерших от голода, а раньше – старшего сына, погибшего на фронте. Теперь она стояла над телом последнего ребёнка и рыдала так, что на её плач сбежались соседи…

В осажденном Ленинграде 1941–1942 годов такие сцены были, увы, не редкостью. Маленькую девочку, ставшую свидетельницей этой трагедии, звали Ириной. Ей суждено было пережить блокаду Ленинграда и спустя годы рассказать миру свою историю.

Ирина Георгиевна Булина в наши дни – блокадница Ленинграда, пережившая страшную зиму 1941/42 года и ставшая известным учёным после войны.

Детство на пороге войны

Ирина Георгиевна Булина родилась 30 августа 1933 года в городе Колпино Ленинградской области. Её отец Георгий Николаевич был военным инженером и работал на оборонном заводе – Ижорском заводе в Колпино, который выпускал броню для танков и боеприпасы.

Дед Ирины трудился там же, главным инженером, и даже участвовал в создании брони для первых советских танков «Клим Ворошилов». Мама, Вера Семёновна, преподавала историю в школе. Семья жила в большом деревянном доме, окруженном друзьями и роднёй. Лето 1941 года было счастливым и безмятежным: семилетняя Ира с подружками играла во дворе в “войнушку”, даже не подозревая, что совсем скоро детские игры превратятся в реальность.

22 июня 1941 года Ирина запомнила на всю жизнь. В тот жаркий воскресный день семья выбралась на пикник к реке Ижоре – профсоюз завода организовал для рабочих прогулку на катере.

Девочка предвкушала весёлый день: накануне отец подарил ей игрушечный заводной кораблик, и Ира радовалась возможности запустить крейсер в большую воду. День действительно выдался чудесный – речка, стрекозы, смех купающихся… Пока вдруг около полудня внезапно не раздалось объявление по громкоговорителю: “Всем срочно собраться, возвращаемся!».

Никто не понимал причин – лишь по прибытии назад в Колпино люди узнали страшную новость: началась война.

Первые недели казались относительно спокойными. В семье Булиных, как и во многих советских семьях, верили, что победа будет быстрой. Отец и дедушка, работавшие на стратегически важных заводах, уверяли домашних, что танков и самолётов у Красной армии достаточно и паниковать не стоит.

Но уже вскоре тревожные события разрушили этот оптимизм – в августе начались массированные бомбежки, линия фронта подошла к окраинам Ленинграда. В конце августа, аккурат в день восьмилетия Ирины, немецкая артиллерия обстреляла Колпино: свой 8-й день рождения девочка встретила под грохот первых взрывов.

Дом Булиных уцелел, но стало ясно, что оставаться в родном городе опасно. В начале сентября 1941 года семья приняла тяжелое решение перебраться в Ленинград, в черту города, подальше от фронта. Бабушка с дедушкой остались в Колпино, не желая бросать дом и завод, а Ира с мамой поехали к отцу в Ленинград, где им предоставили угол в коммунальной квартире на Петроградской стороне.

Самая страшная зима блокады

8 сентября 1941 года вокруг Ленинграда замкнулось блокадное кольцо. Началась блокада – 872 дня голода, холода и смерти. Поначалу жизнь в городе казалась сносной: работали магазины и столовые, были и продукты. Но вскоре враг уничтожил Бадаевские продовольственные склады, после чего пайки резко сократились до минимальных норм.

В город стремительно надвигался голод. Наступила беспощадная зима 1941/42. Температура опускалась до –30…–40 °C. Отопление, электричество, водопровод – ничего не работало. Многоквартирные дома промерзли насквозь и изнутри покрылись инеем.

Вечером на город опускалась кромешная тьма из-за комендантского часа и светомаскировки. Люди носили на груди специальные фосфоресцирующие значки, чтобы не наталкиваться друг на друга в темноте, и их тусклый блеск напоминал роение множества светлячков на Невском проспекте.

Голод быстро превратился в самую страшную угрозу. Крошечные пайки – всего по 125 граммов хлеба в сутки на иждивенцев – поддерживали жизнь лишь на грани. Люди слабели на глазах, опухали от дистрофии. Повсеместно на улицах можно было увидеть падающих от изнеможения прохожих.

“Мы шли с мамой по улице, везли воду, – вспоминала Ирина, – впереди нас шёл мужчина. Вдруг он упал без чувств. Я предложила маме помочь ему, на что она ответила: “Тогда я тоже упаду”.

Таких сцен вокруг было множество. Трупы лежали прямо на тротуарах, во дворах. Марсово поле в центре города и вовсе превратилось в гигантское открытое кладбище – оно было усеяно телами умерших от голода.

“Мы привыкли к вечному ощущению, что смерть ходит рядом, – говорила Ирина Георгиевна. – Мы были детьми, но не боялись покойников, потому что в любой момент могли оказаться на их месте”.

У девочки Иры, как и у тысяч других ленинградских детей, война отняла нормальное детство. Школы сначала работали, но зимой 1941-го учёбу прекратили – дети уже не могли ходить на занятия из-за слабости.

Однако ребята находили способы “играть” даже среди ужасов блокады. Ирина вспоминала, как вместе со взрослыми бегала на крыши тушить зажигательные бомбы – ей казалось это веселой игрой, хотя от детей там было больше вреда, чем пользы. Подростки собирали осколки немецких снарядов и хвастались друг перед другом своей “добычей”. Эта детская беспечность помогала хоть как-то отвлечься от голода и холода.

Не было и дня без утрат. Смерть стала будничным явлением.

В квартире на Петроградской стороне, где жили Булины, приютилась ещё одна семья – женщина по имени Лида с детьми. Её муж воевал на фронте, один старший сын уже погиб на войне. Дома с матерью остались 4-летние дочери-близняшки и 13-летний сын Евгений (Женя).

Мама Лида целыми днями работала на хлебозаводе и не могла принести домой ни крошки – за вынос хлеба грозил расстрел. Она запирала девочек в комнате, а сама падала без сил на работе, выпекая хлеб для фронта.

Каждое утро её сын Женя через весь город ходил получать скудный паёк как ученик ремесленного училища – чашку баланды (супа из кипятка с капустой) и кусочек чёрного хлеба. Он делил эту еду между маленькими сёстрами, пытаясь их подкормить.

Ирина, умевшая читать, приходила в их комнату почитать им книжки – сначала девочки слушали, потом уже просто лежали молча, еле живые. Глядя на своих умирающих детей, Лида однажды в отчаянии сказала Жене горькие слова: «Женька, зачем ты им носишь – они всё равно умрут…». Она понимала, что спасти дочерей невозможно.

Вскоре одна из близняшек перестала открывать глаза и тихо угасла. Мама Лида завернула крохотное тельце в ткань и отнесла на широкий холодный подоконник – ждать, пока не умрёт вторая дочка, чтобы сразу вынести их вместе.

От этого горя даже отец Ирины, видавший многое инженер, не смог сдержать слёз: он плакал, когда по просьбе Лиды на саночках отвозил тельце малышки на сборный пункт трупов. Вторая девочка ещё держалась, едва дыша… Но недолго. Тут судьба нанесла семье Лиды новый удар – тот самый, с которого началась наша история.

Февраль 1942 года. Пошли слухи, что где-то можно достать горсть муки. Лида и Вера (мать Ирины) отправились за этой мукой. Спускаясь по лестнице, женщины вдруг споткнулись о бездыханное тело – это был Женя, который так и не смог подняться домой, умер от истощения на лестнице, сжав в руках свою авоську с супом.

Увидев сына, Лида закричала страшным голосом… Она потеряла всех своих детей за считанные недели. Этот случай глубоко врезался в память Ирины на всю жизнь, как и десятки других подобных трагедий блокады.

Каждый день той зимой был борьбой за выживание. Ирина с мамой из последних сил таскали на саночках воду из реки – другого источника не было. Снег топили в печке-буржуйке, чтобы получить пару литров воды. На пятый этаж поднимались с частыми остановками – ноги не слушались.

Отец Ирины продолжал работать на военном заводе, но в январе 1942-го он сильно ослаб: началась дистрофия, опухли ноги. Он уже не мог сам ходить на работу. Мать сажала мужа на детские санки и везла через весь город в цех, потому что даже полумертвым он отказывался бросить работу.

В городе открыли специальные пункты для истощенных рабочих: их помещали в стационар, кололи глюкозу, давали усиленное питание. Георгия Николаевича отправили в такой диспансер, но он приносил свою порцию жидкой каши единственной дочке. Вот такой ценой Ирина и её родители сумели дотянуть до весны.

В конце февраля – начале марта 1942-го положение жителей чуть улучшилось: ежедневную норму хлеба увеличили с 125 до 250 граммов – для многих это стало спасением. Постепенно в город начала поступать продовольственная помощь по Дороге жизни через Ладожское озеро.

Знакомая мамы, которая училась с ней в школе, всю зиму снабжала их семью овсом и жмыхом (прессованной шелухой семечек) в обмен на тёплые вещи. К весне все мамины наряды были обменяны на еду, но зато семья уцелела.

Наконец пришло известие об эвакуации. 1 апреля 1942 года по замерзшей Ладоге пошли последние грузовики – дальше передвигаться стало опасно. Булины тоже получили место в эвакуационной колонне.

Провожать их та самая бывшая одноклассница мамы. Теперь она была в шубе и платье Веры Семёновны. “Вам, наверное, неприятно смотреть, как я хожу в вашей одежде?” – неуверенно спросила она. Но мама Иры только обняла её: “Да я готова тебе ноги целовать – мы ведь выжили благодаря тебе”.

Дорога жизни и эвакуация

Эвакуация семьи Булиных из осаждённого Ленинграда стала не менее драматичным испытанием, чем сама блокада. 1 апреля 1942 года они выехали по легендарной Ладожской “Дороге жизни”.

“Несмотря на название, для многих она стала дорогой смерти” – горько отмечала Ирина Георгиевна. Перед отправкой людей пытались сытно накормить – давали побольше каши, хлеба. Но истощённым организмам это было опасно. Многие наелись и умерли прямо по пути от заворота кишок.

Машины с беженцами выезжали на лёд под постоянными бомбёжками. Прямо на глазах у Иры грузовик, шедший впереди, ушёл под лёд вместе с людьми. Но их машина продолжала путь, лавируя между полыньями. Колонна двигалась в темноте, вокруг свистели пули, небо озаряли висящие на парашютах осветительные ракеты, а когда снаряды падали в воду, вверх взлетали гигантские фонтаны брызг.

Девочка, прижав к себе какого-то подброшенного ей на руки чужого младенца, смотрела на эту жуткую картину, как на фейерверк: “Прямо как Самсон!” – повторяла она, вспоминая фонтан ”Самсон” в Ленинградском фонтанном ансамбле. Этот наивный детский взгляд на войну – через игру и фантазию – не раз спасал психику ребенка от ужасов реальности.

Спустя несколько часов тряски по льду грузовик достиг восточного берега Ладоги. Станция Борисова Грива встречала эвакуированных пайком. Людям выдали по большой сырой луковице и по толстому ломтю серого хлеба.

Для Иры, полгода жившей на голодном пайке, эти продукты были как сокровище. Она жадно вцепилась зубами в свою луковицу – и тут же получила нагоняй от отца. Георгий Николаевич едва успел отнять у дочери еду: “Ни кусочка сейчас! – строго сказал он. – Ты же умрёшь, если сразу всё съешь…”

Из Борисовой Гривы эвакуационный поезд следовал в глубь страны. Вагоны были товарные, битком набитые исхудавшими людьми. В пути не было почти никаких условий – 17 дней до города Свердловска Булины тряслись в вагоне, переживая бомбёжки и полное отсутствие медицинской помощи.

“Творилось неописуемое”, – вспоминала Ирина.

Многие страдали дизентерией: вдоль путей на всех остановках были следы кровавого поноса у бегавших в кусты людей. Началась цинга – ноги у многих покрылись нарывами. В такой обстановке семья всё же добралась до Свердловска. По дороге у них украли один чемодан с пожитками – впрочем, по сравнению с потерями в блокаде, эта пропажа показалась им мелочью.

Из Свердловска поезд повёз эвакуированных дальше на восток, в Западную Сибирь. Наконец в конце апреля 1942 года Булины прибыли в город Тюмень, куда их определило командование.

В Тюмени Ирина с родителями прожили почти два года. Здесь, в глубоком тылу, после ужаса блокады их ждала практически мирная жизнь. Семью расселили по чужим квартирам, выделили комнату. Осенью 1942 года Ирину сразу приняли во 2-й класс местной школы.

Постепенно девочка вернулась к нормальному питанию и образу жизни, оправилась от дистрофии. Родители тоже окрепли: отец сразу устроился инженером на местное производство, а мать преподавала в школе историю. Голода больше не было, но сердце Веры Семёновны разрывалось о родных, оставшихся в Ленинграде: в блокаду в городе погибли коллеги, соседи, друзья… Времени, чтобы всех оплакать, не было. Нужно было жить дальше.

В 1944 году фронт отбросил врага от Ленинграда, и необходимость в тюменских рабочих отпала. Отца Ирины перевели на работу на Кулебакский металлургический завод (город Кулебаки Горьковской области).

Летом 1944 года семья покинула гостеприимную Тюмень и переехала в Кулебаки – небольшой промышленный городок в центральной России. Здесь Ирина продолжила обучение в школе. Мирная жизнь открывала перед ней новые перспективы. Училась она блестяще: в 1951 году Ирина окончила среднюю школу с серебряной медалью. Настало время выбирать путь – куда поступать дальше?

Наука вместо архитектуры

С детства Ира мечтала быть архитектором. После войны особенно остро хотелось внести свой вклад в восстановление родного Ленинграда, превратить свои детские рисунки в реальные здания и парки.

Окончив школу, восемнадцатилетняя девушка всерьёз собиралась подать документы в архитектурный институт. Тут судьба свела её с Алексеем Николаевичем Душкиным, автором проектов знаменитых станций московского метро (“Кропоткинская”, “Маяковская” и др.).

Душкин был знакомым её тёти, и Ирина принесла ему свои ученические эскизы. Мэтр внимательно посмотрел работы и откровенно сказал: “Архитектор – он должен быть штучный, как балерина. Поступай-ка ты лучше в строительный институт, на инженера”.

Разочарованная такими словами, Ирина всё же прислушалась к совету профессионала. Она подала документы в Московский инженерно-строительный институт имени В. В. Куйбышева (МИСИ). Её зачислили на факультет гидротехнического строительства – и с этого началась её большая дорога в науку.

Учёба в Москве увлекла Ирину. Она с головой окунулась в изучение точных наук и инженерных дисциплин. В 1956 году Ирина Георгиевна блестяще окончила институт и получила специальность инженера-гидротехника. Но на этом не остановилась: её пригласили в аспирантуру на кафедру гидравлики того же института, и спустя ещё несколько лет Ирина защитила диссертацию.

В 1960 году ей была присвоена учёная степень кандидата технических наук по теме трубопроводного транспорта аномально вязких жидкостей. Девочка, пережившая блокаду, стала квалифицированным учёным.

Научная карьера Булиной развивалась стремительно. Она занялась исследованием гидродинамики – вопросов, напрямую вытекающих из её диссертации. В послевоенные десятилетия стране требовалось налаживать добычу и транспортировку нефти, и знания Ирины пригодились как нельзя кстати.

С 1960 по 1970 год Ирина Георгиевна работала в Научно-исследовательском институте механики МГУ имени М. В. Ломоносова. Это был знаменитый институт, где под руководством академика Н. Е. Жуковского и других светил развивалась советская механика. Булина занималась там фундаментальными исследованиями в области гидродинамики.

Затем в 1970 году она перешла во Всесоюзный (позже – Всероссийский) научно-исследовательский институт нефти имени А. П. Крылова, где проработала до 1996 года.

За 44 года научной деятельности (суммарный стаж работы Ирины Георгиевны) ею было опубликовано около 150 научных работ и получено более 20 авторских свидетельств на изобретения (4 из них впоследствии оформлены как патенты).

Её вклад в науку был отмечен государством: Булиной присвоено почётное звание «Заслуженный изобретатель СССР», а также она награждена медалью «Ветеран труда» и знаком «Жителю блокадного Ленинграда». Из худенькой блокадной девчушки выросла выдающаяся женщина-учёный.

Судьба подарила Ирине и личное счастье. В годы работы в Институте механики МГУ она познакомилась с молодым учёным Евгением Анатольевичем Мякотиным. В 1963 году Ирина вышла за него замуж. Вскоре родилась их дочь Любовь. Дочь Ирины пошла по стопам матери, тоже стала инженером. Со временем появились внуки.

Сейчас Ирина Георгиевна – счастливая бабушка и даже прабабушка: у неё подрастают трое правнуков.

Память о блокаде

Казалось бы, после того, что ей довелось пережить в детстве, можно было бы стараться вычеркнуть из памяти страшные годы блокады. Так Ирина сначала и делала: она редко делилась воспоминаниями, не хотела тревожить душу. “Мне хотелось забыть про всё это. Хотелось быть такой, как все”, – признавалась она много лет спустя.

Родные практически не слышали от неё подробностей тех событий – слишком велико было горе утрат. Но история сама нашла Ирину Георгиевну. Её муж Евгений и двоюродный брат мужа не раз уговаривали её: надо записать блокадные воспоминания для потомков.

В конце концов они буквально заставили её взяться за перо. К тому времени у Ирины сохранилась бесценная реликвия – толстая записная тетрадь, дневник, который её отец вёл с первого дня блокады. Страница за страницей, Георгий Николаевич фиксировал всё, что происходило с семьёй, городом, заводом, начиная с 8 сентября 1941 года.

Отец, к сожалению, не дожил до Победы, он умер от болезни ещё до конца войны. Но его дневник стал основой для будущей книги Ирины.

В 2000-х годах Ирина Георгиевна Булина наконец собралась с духом и начала писать мемуары, используя свои детские воспоминания и отцовские записи. “Одна зима моего детства” – так она назвала свою повесть о блокадной поре. Книга получила отклик у читателей, особенно у тех, чьи семьи тоже пережили войну.

В своих мемуарах автор не стремилась к пафосу – наоборот, она подчеркнула, что не считает себя героиней, а лишь свидетелем эпохи. Но именно в этом и ценность её труда: правда очевидца, рассказанная простыми словами, порой сильнее любого художественного вымысла.

Сегодня Ирина Георгиевна Булина живёт в Москве, ей уже за 90. Несмотря на возраст, она полна энергии и оптимизма. Булина активно занимается общественной деятельностью: возглавляет совет блокадников Пресненского района столицы, встречается со школьниками, участвует в патриотических мероприятиях и ветеранском движении.

Она охотно рассказывает молодому поколению о войне – показывает им свои медали, читает отрывки из дневника и книги, отвечает на вопросы. «Наше поколение – последнее, кто застал живых участников той самой кровопролитной войны», – говорит Ирина Георгиевна детям на уроках мужества.

Беседуя с правнуками и учениками, Ирина Георгиевна неизменно повторяет: мы должны помнить уроки блокадного прошлого, чтобы подобное никогда не повторилось.

Прошло много лет с той поры, когда маленькая Ира Булина плескала свой игрушечный кораблик в довоенной Ижоре и когда умирала от голода в осаждённом городе. Но её жизнь – яркий пример того, что человеческий дух способен выстоять перед лицом любых бед.

Одна страшная зима детства не сломила Ирину, а закалила. Пережив блокаду, она прожила длинную плодотворную жизнь, стала талантливым учёным и изобретателем, подарила стране новые технологии, вырастила детей и внуков.

И сегодня Ирина Георгиевна Булина – одна из тех мудрых свидетелей эпохи, чей голос позволяет всем нам услышать правду о войне из первых уст и ценить хрупкий мир, в котором мы живём. Ее истории – страшные, пронзительные, правдивые – будут жить, пока мы их читаем и слушаем.

А значит, жертвенный подвиг ленинградцев в блокаду не будет забыт. Память о той блокадной зиме детства Ирины Булиной – это предупреждение и надежда для будущих поколений.